Потерянные в Великом походе

– Ну что ж, я тогда без церемоний, – говорит Кактус и кладет себе в тарелку сразу три пельменя. Несколько минут все молча едят. Каждый из сотрапезников, подцепив пельмень, обмакивает в уксус и кунжутное масло; а потом катает его во рту, чтобы остудить, прежде чем раскусить. Вскоре Пин и Юн откладывают палочки и смотрят на Кактуса. Они ищут в нем хоть что-то, напоминающее Ло Бо. Само собой, Юн никогда не видела, как ест ее сын, ведь он лишь сосал ее грудь. «Неужели этот мужчина с хищными губами – мой мальчик?» – задается вопросом она. Насколько ей помнится, Ло Бо никогда не был особенно жаден до еды, но, опять же, в те времена он еще не успел изведать того ненасытного голода, который наверняка не раз испытывал нищий, который сидел сейчас с ними за столом.

Большая миска с пельменями быстро пустеет. Юн ставит вариться еще одну порцию, и, пока Кактус ждет, Пин придвигается к нему поближе.

– Расскажи-ка мне о том месте в Сычуани, откуда ты родом. Это в горах?

– Да-да, само собой. Высоко в горах. Там растет особый сорт кактусов.

– Почему ты оттуда уехал? – спрашивает Юн, стоящая у плиты.

– Было нечего есть, – отвечает Кактус. – А я люблю это дело.

– А кем были твои родители? – Пин подливает уксус в пиалу мужчине.

– Не знаю. Я их не помню.

Помешав пельмени, Юн откладывает ложку в сторону.

– Не помнишь родителей? Как так?

– Не помню, и все тут, – пожимает нищий плечами. – Я и название родной горы позабыл. По башке много били, – он стучит костяшками пальцев по голове. – Когда мотает по стране, кого только не встретишь. Бывают очень плохие люди. Дерутся, толкаются, камнями кидаются. Вещи у меня воруют. – Он поворачивается к Пину и показывает шрам над ухом. – Я как кактус. Трясешь меня трясешь, а хрен из земли вынешь. Корни-то крепко держат. Так что меня лучше не обижать. Я завсегда отомщу.

– То есть как звали родителей, ты не помнишь, – продолжает Пин. – Но они у тебя были.

– Само собой, – смеется Кактус. – Я не ублюдок какой.

Юн ставит на стол еще две тарелки только что отваренных пельменей, и лицо Кактуса снова окутывают клубы пара.

Супруги решают пока особо не донимать гостя расспросами. Ему надо отдохнуть. Может, он несколько дней не спал. Сейчас ему нужнее всего мягкая постель да чарка рисового вина на ночь. Поговорить можно и утром.

Они отводят его в комнату рядом со своей. Когда-то все это было одной большой спальней, принадлежавшей хозяину особняка, но потом помещение разделили на два, чтобы разместить побольше солдат, раненных во время войны в Корее. Стена тонкая и не доходит до потолка. Пин и Юн лежат в постели и не могут сомкнуть глаз. Они слышат, как за стеной ворочается и храпит их гость.

– Что скажешь? – спрашивает Пин.

– Думаю, это он. Это наш сынок.

– Об этом много что свидетельствует, – кивает Пин. – Однако, может, лучше не торопиться? Как нам выяснить, что мы не занимаемся самообманом?

Супруги решают, что на следующий день обратятся за помощью к единственному человеку, который знал Ло Бо столь же хорошо, как и они. Забравшись под одеяло, они шепотом обсуждают планы на завтра. Они стараются говорить как можно тише: стенка тонкая, и им не хочется, чтобы их гость услышал то, чем мог бы воспользоваться ради собственной выгоды.

6

Хай-у очень долго молча сидит в кресле напротив Кактуса и смотрит на него, словно кот. Они все собрались в гостиной. По радио звучит постановка – «Сталь и пламя», в которой взвод красноармейцев прокапывает тоннель через медную шахту, чтобы спасти жителей деревни от кровожадных японцев: «Под покровом ночи они входят в ледяную воду реки. Бойцы Восьмой полевой армии, перемазанные грязью, с трудом выбираются на берег. В их руках – тяжелые лопаты, а в зубах – кусачки. Первых двух японских часовых снимают быстро – перерезав им горло, – но следующие двое дежурят недалеко от казарм, где спят тысячи вражеских оккупантов. За ними, в загонах для свиней, ютятся бедные жители деревни, работающие весь день без еды и воды. Они отчаянно ждут своих спасителей…»

Всякий раз, когда убивают очередного японского солдата, Кактус начинает радостно хихикать, а когда взводу удается незамеченным пробраться к шахте, он и вовсе принимается хлопать в ладоши. Его лицо приобретает печальное выражение, когда один из юных бойцов, подвернув ногу, умоляет лейтенанта оставить его – в противном случае взвод догонят японцы, и тогда всем конец. Когда передача подходит к концу, Кактус вытирает рукавом рубахи глаза, после чего впивается зубами в кусок вяленой говядины со специями.

– Я и не знал, что люди бывают такими храбрыми, – говорит он.

Пин кидает взгляд на Хай-у, который продолжает сверлить глазами Кактуса.

– Это радиопостановка. В реальной жизни все несколько иначе.

– Много отважных людей отдали свои жизни за победу, – говорит Юн, – но о них в таких передачах не расскажут.

Кактус принимается крутить ручку и ловить волну, чтобы звук был получше. Ему хочется прослушать анонс на следующую неделю.

– А ты воевала с японцами? – спрашивает он.

– Мы все воевали, – кивает Юн. – Они были повсюду.