Потерянные в Великом походе

– Грустные воспоминания? – Юн ставит перед нищим глубокую тарелку с темной от бобовой пасты лапшой. – Ты о чем? Расскажи.

Кактус дожидается, когда Пин и Юн сядут за стол со своими порциями лапши. Затем он отправляет в рот зубчик чеснока и принимается ожесточенно его жевать, словно собираясь с силами.

– Часто ли я ел досыта мучное? – спрашивает он. – Да я эти разы по пальцам могу пересчитать. Один раз, например, на своей свадьбе.

Он смотрит на Пина и Юн, которые кивают, изо всех сил стараясь скрыть изумление. Вдруг гость его заметит, смутится и замолчит?

– Сами понимаете, такому, как я, найти себе жену непросто, – говорит Кактус. – Да я и сам, если честно, поверить не могу, что у меня была жена. Бездомный нищий калека, и вдруг женат. Кто б мог подумать?

– Ну лицо у тебя красивое, – возражает Юн. – Так что удивляться тут нечему.

Кактус с восторгом хлопает по стулу, который стоит рядом с ним.

– Всякий раз, когда я о ней вспоминаю, мне становится грустно, но твои слова меня приободрили.

– Продолжай, – подбадривает его Пин.

Некоторое время Кактус молча разглядывает лапшу, которая то и дело выскальзывает у него из палочек.

– Она была не красавица. Впрочем, если б я сказал, что она была красоткой, вы бы все равно не поверили. В общем, она была тощенькой простушкой, да еще вдобавок и с заячьей губой.

Как оказалось, Кактус познакомился со своей суженой вскоре после того, как японцы потерпели поражение, а гражданская война между коммунистами и республиканцами еще не успела вспыхнуть с новой силой. Страна ликовала, и многие богачи на радостях расщедрились. В эти недели Кактус вместе с другими бездомными мотался по разоренным войной городам, на всю катушку пользуясь атмосферой всеобщего веселья. Его жене тогда было пятнадцать, и он поймал ее, когда она пыталась обшарить его карман.

– Тем утром я выглядел состоятельным малым: только что искупался в реке и нарядился в недавно подаренный мне твидовый пиджак. Большинство людей, скорее всего, не почувствовали бы ее тонких пальчиков, но я-то тертый калач, меня на мякине не проведешь. Я сразу же ощутил, как кто-то прикоснулся к деньгам в моем кармане. Ну я, не будь дураком, схватил ее за запястья и повалил на траву. – Кактус дергает руку к груди, затем хлопает ею по столу. – Народ в те дни на радостях был добрым и щедрым. Видать, эта штука оказалась заразной. Вместо того чтобы обчистить ее до нитки, на что у меня было полное право, я накормил ее ужином. Угостил ее лапшой наполовину из сорго, наполовину из пшеницы.

За трапезой под моросящим дождем Кактус узнал, что девушку из-за уродства не взяли в проститутки и потому бо́льшую часть своего детства она провела с другими нищими.

– Ей было ни к чему отрубать руку или ногу. Она и без того выглядела достаточно жалкой. Следующие два года она ходила за мной как тень и при этом называла мужем. В какой-то момент я и сам начал называть ее женой, а затем Зайчишкой. Бывали дни, когда мне хотелось избавиться от нее, и, стыдно признаться, случалось так, что я ее поколачивал. – Кактус большим пальцем принимается ковырять мозоли на руке. – Но сейчас я вспоминаю то время и понимаю, что эти дни были лучшими в моей жизни. Я очень по ней скучаю.

Юн протягивает ему носовой платок. Сейчас гость напоминает ей ее отца, когда тот был трезвым, и при этом она видит себя в девушке, которую описывает Кактус. Ей хочется перенестись в те далекие дни, стать Зайчишкой, заботиться о Кактусе и повсюду следовать за ним.

– И что же с ней случилось? – подается вперед Пин.

Стоит ему задать этот вопрос, как губы Кактуса начинают дрожать. Вскоре он начинает сдавленно всхлипывать. Рот у него при этом остается закрыт. Глаза широко распахнуты, и из них катятся слезы. Калека неподвижен как статуя. День назад он плакал совсем иначе.

– Ну будет тебе, будет, – Пин треплет его по плечу. – Это ведь как-никак дело давнее.

Юн берет платок и вытирает нищему слезы.

– Вы такие хорошие, – выдавливает из себя Кактус. – Сегодня праздник, а я только и делаю, что рассказываю всякие грустные вещи.

– Да ты говори что хочешь, – пытается приободрить его Пин. – Мы с тетей Юн, когда вдвоем, по большей части вообще молчим.

Кактус пытается выдавить из себя улыбку. Он смотрит на новый календарь, висящий на стене. На нем изображена огненно-красная змея – зодиакальный знак наступающего года.

– Праздник весны ведь надо отмечать со своей родней, так? – спрашивает калека.

Супруги согласно кивают.

– Если б я был сильнее, храбрее и умнее, у меня была бы родня… – вздыхает Кактус. Он прижимает к лицу пустой рукав, сморкается в него, после чего вытирает нос платком.

– Ничего-ничего, – отвечает Пин. – Если что, можешь считать нас с тетушкой Юн своей родней.

– Их у меня забрали! – вдруг истошно кричит Кактус. – Забрали, а я ничего не смог поделать! – Он тут же успокаивается – столь же внезапно. – Может, они сами не захотели ко мне возвращаться. Может, они были только рады, что их отняли у меня.

– Кто кого забрал? – озадаченно спрашивает Юн.

– Зайчишку и сына. Моего сына! Я сам у нее роды принимал! Ему было всего три годика!