Потерянные в Великом походе

Юн с Пином смотрят на нищего разинув рты. До них доходит, что когда-то они, сами того не зная, успели побывать бабушкой и дедушкой. Юн прикрывает ладонью рот, у нее перехватывает дыхание. Пин чувствует, что его ноги внезапно сделались ватными.

– Так у тебя был сын? – спрашивает он.

– У меня есть сын, – отвечает ему Кактус. – Мне нравится думать, что он все еще жив.

– И кто его у тебя отнял? Другие нищие? Новый главарь шайки?

Кактус мотает головой. Громко хлюпая, он принимается втягивать в себя лапшу. Его лицо делается злым.

– Их забрали солдаты отступающей гоминьдановской армии. Празднования закончились, и снова началась война. Солдаты направлялись в Чэнду, а оттуда самолетами их перевозили на Тайвань. У ихнего генерала в последнем бою погибла семья, и ему зачем-то понадобилась моя. Увидел, как мы побираемся на улице с плошками, когда мимо нас шли войска, и приказал своим солдатам посадить Зайчишку и Сверчка себе в машину. Я кинулся за ними бегом, но отстал… У этого ублюдка еще совести хватило мне прокричать: «Не беспокойся, я о них позабочусь!»

Пин и Юн чувствуют, как их сердца рвутся на части. Супруги и сами начинают всхлипывать. Они смотрят друг на друга, и в их взглядах одно и то же. Они словно молча вопрошают друг друга, не пора ли сказать гостю, кто он такой. Примет ли он их или, наоборот, в страхе сбежит? Сможет ли его утешить осознание того, что, хоть он и потерял много лет назад сына и жену, сегодня обрел мать и отца? Кроме того, получается, их внук сейчас на Тайване. Поскольку внешняя государственная политика в последнее время меняется – может, у них получится его отыскать.

– Ты уверен, что этот генерал сбежал на Тайвань? – Юн подсаживается к Кактусу поближе. – Многие переходили на сторону красных. Может, он тоже сдался? Ты не знаешь, как его звали?

– Я спрашивал у солдат, но они только смеялись надо мной, – шмыгает носом Кактус. – Одна паскуда мне сказала, что, если я хочу снова свидеться с женой и сыном, мне надо обзавестись лодкой.

На кухне повисает молчание. Уже сгустились сумерки, и Пин с удивлением замечает, что больше не может различить черты лиц жены и гостя, сидящих с ним за столом. Лапша, к которой бывший оружейник едва прикоснулся, остыла и стала липкой. Неожиданно его кто-то пинает под столом, и он обнаруживает, что Юн пересела к нему.

– Нам надо показать ему ту самую фотографию, – говорит она.

Часто заморгав, Пин наклоняет к супруге голову.

– Помнишь? Ту самую, в Яньани. Когда нас сняли сразу после завершения Великого похода.

Ну конечно! Наконец до Пина доходит, о чем толкует его жена. В 1935 году, когда Первая полевая армия пробилась на север, Политбюро разрешило западному журналисту проехаться по лагерям и сфотографировать выживших участников Великого похода, в том числе и бойцов Третьего корпуса.

Пину вспомнилось, каким он был в тот день. Тощий, кожа да кости, совсем смуглый от загара. Под конец похода он так ослаб, что едва мог сидеть, но все же в тот день собрался с силами и простоял много часов на солнцепеке, дожидаясь, когда журналист закончит фотографировать другие подразделения. Лицо оружейника на фотографии получилось совсем маленьким, не говоря уже о том, что его отчасти скрывала тень от дерева.

Юн права. Надо показать фотографию Кактусу. Она много лет служила в дивизионной агитбригаде и потому понимает: фотокарточка – это дело серьезное. Зачем сообщать сыну в лоб, что они ему отец и мать? Проще показать ему фотографию. Она откроет ему истину. Ведь он увидит свою точную копию на фотокарточке, которой больше трех десятков лет.

8

Они ведут гостя в заднюю часть дома. Рядом с кладовкой, в которой хранится уголь, имеется еще одна дверь, узкая, покрытая черной пылью. Пин перебирает ключи на связке, пробует один, потом второй и с третьей попытки наконец открывает замок. Стоит двери распахнуться, как бывший оружейник заходится кашлем. Юн сдувает пыль и паутину, после чего ставит керосиновую лампу на стеклянный шкаф, в котором хранятся фарфоровые тарелки, столовое серебро и оловянные фигурки кошек, рыб и верблюдов. Шкаф переливается в свете лампы. В комнате стоит запах горелой бумаги, язычок пламени горит неровно, трепеща и мерцая.

– Добро здесь по большей части не наше, – поясняет Пин. – Оно принадлежит предыдущему владельцу дома.

– Он приходился дальним родственником самому Чан Кайши, – добавляет Юн. – Видать, сбежал на Тайвань, поджав хвост.

Кактус достает из шкафа фигуру лошадки размером с большой палец и принимается ее изучать в свете фонаря. Затем он ставит ее обратно на прежнее место рядом с игрушечной каруселью.

– У нас тут вроде чулана, – говорит Пин. – Когда мы переехали в этот дом, то перетащили сюда все ненужное. С тех пор мы сюда редко заглядываем. Последний раз мы заходили сюда… Когда ж это было, Юн? Лет восемь, а то и девять назад.