Потому что ты мой

– И что, твоя дырочка переменит его к лучшему? – Ли скрестила руки на груди. – Этому не бывать. Я не позволю.

Ширли, выпрямившись, стиснула зубы.

– Это уже случилось.

– Так прекращай.

– Не хочу. – Ширли скрестила руки, как и Ли.

– Тебе что, пять? Прекращай, кому сказала! – Ли подалась вперед, еле сдерживая желание потрясти Ширли, как погремушку. – Не знаю, что там у вас с Гарольдом, но выбирай: или он – или дружба со мной. Я серьезно!

Она никогда не ставила Ширли ультиматумов и теперь боролась с желанием извиниться. Но не ей следовало просить прощения!

Ширли разглядывала свои босые ноги.

– Пожалуйста, не вынуждай меня так поступать. – Она вскинула голову, в глазах блестели слезы, и Ли уступила.

Неужели Ширли и впрямь был так небезразличен этот жалкий алкаш?

– Нам надо поговорить об этом. Прямо сейчас.

Ширли вытерла глаза.

– Я не стану с тобой говорить. По крайней мере, пока ты настроена так агрессивно.

– Агрессивно? – рассмеялась Ли. – Ты что, шутишь?

– К тому же наши отношения в любом случае не твое дело. – Ширли выпрямилась еще больше, но в ее глазах плескалась крайняя неуверенность.

Ли почувствовала себя так, словно ей отвесили пощечину.

– Ну ты просто вообще!

Ли схватила ключи от машины, хлопнула входной дверью и плюхнулась на водительское сиденье своего автомобиля.

27 Ноа

Ноа подъехал к школе в семь тридцать. Сегодня он собирался взять полдня, чтобы успеть слетать в Филадельфию. Поправив галстук, он осмотрел зубы – не застряла ли между ними капуста из утреннего смузи? Он работал в школе «Мьюзик сити» с окончания магистратуры и уже начал подумывать о собственной практике, собираясь полный день посвятить обслуживанию клиентов на дому, поскольку знал, что способен организовать свое время и заниматься эрготерапией вне рамок столь жесткого учебного плана.

Ноа помахал многочисленным учителям в коридоре и проскользнул в свой спортзал. До начала первого урока он уже проверил электронную почту и сообщения в телефоне. Родители написали, что ждут его сегодня на ужин. Завтра брату исполнялось двадцать три, и Ноа, чтобы сделать ему сюрприз, добыл билеты на шоу SNL[4]. Уайатт никогда не бывал ни в Нью-Йорке, ни вживую на таких представлениях, а «Субботнюю ночь» любил с детства.

Ноа уже давно не наведывался в Филадельфию. Раньше он летал к родным чуть ли не каждые выходные, но в последнее время жизнь – и работа – постоянно мешали.

Он легко расправился с утренними делами и, выехав сразу после ланча, к сумеркам припарковал арендованную машину в гараже родительского дома.

Когда он последний раз навещал родных? На Рождество?

Поднявшись на лифте наверх, Ноа постучал в дверь и стал ждать, пока мать откроет.

Время ее не пощадило. Под глазами пролегла сеть морщин, лицо обвисло, плечи под шалью сгорбились. Она словно стала меньше, седые волосы потянулись к нему, как наэлектризованные. Сжимая в кулаке заколки, как цветочные стебли, мать торопливо подобрала выбившиеся из низкого пучка прядки. Из-за ее спины вышел отец, высокий, но начавший раздаваться вширь, и заключил Ноа в объятия.

– Наконец-то наш сын приехал домой.

– Рад встрече, папа.

– Мы тоже.

Ноа уловил запах «Гамбургер Хелпер», излюбленной еды их детства, от которой Уайатт не желал отказываться даже на втором десятке. Ноа перешел в кухню, и у него защемило сердце: на плите булькала кастрюля – та же самая, в которой мать готовила тридцать с лишним лет.

– Как тебе в Нашвилле?

– Хорошо. Весь в делах.

– Что ж, рад за тебя.

Отец протянул Ноа пиво.

– Вообще-то я подумываю уйти на вольные хлеба. Начать частную практику.

– Зачем? – Мать взяла деревянную ложку и подняла крышку кастрюли. – В школе тебя обожают.

– Да, но там слишком много писанины. – Он сделал большой глоток. – Работа на себя выигрышнее в плане денег и свободы.

– А как же социальные гарантии? Пенсия?

– Делай, как считаешь нужным. – Отец снял очки, посмотрел сквозь них на свет, а затем протер линзы подолом рубахи. – Все как-нибудь да устаканится.

– Где Уайатт?

Ноа не терпелось увидеть брата. Он думал, тот встретит у двери, но, увы, родители, видно, не предупредили его о приезде.

– Переодевается. – Отец бросил взгляд на часы. – Уже скоро полчаса как.

Ноа отхлебнул еще пива и встал.

– Я за ним схожу.

Он прошел по застланному ковровой дорожкой коридору и постучал в первую дверь справа. Ее покрывали стикеры, и Ноа пробежал взглядом по названиям групп и забавным цитатам, которые брат клеил здесь годами.

– Кто там?

– Ноа.

Послышался пронзительный вопль, и дверь распахнулась. Не важно, сколько времени прошло с последнего визита в родительский дом, Ноа по-прежнему видел в брате ребенка. Белокожий веснушчатый блондин, тот разительно отличался от него самого, смуглого и темноволосого, но зеленые глаза обоих выдавали родство.

Улыбаясь до ушей, Уайатт обменялся с братом их секретным рукопожатием. Обнимать не стал. Никогда не обнимался.

– Как дела?

– Хорошо. У меня сейчас все прекрасно. А ты как в этот чудесный день? – Уайатт смотрел в пол и переминался с ноги на ногу.

– Отлично. Рад тебя видеть. Останешься с нами поесть? – спросил Ноа.

– А что именно?