Потрясение

В паре коек от него заплакал еще один задержанный, ребенок. Мальчик; он едва вышел из младенческого возраста, но его пропорции уже немного изменились, как бывает у детей, когда те растут. В этой цистерне слишком много детских сердец, слишком много детей, навсегда канувших в воду. Астер подходит к нему, садится рядом, обнимает тонкое тельце и баюкает его.

Все, что ему известно о нежности, он узнал от своего друга Джозефа Теканотокена.

– Вы с моим внуком ровесники, – много раз говорил ему Джозеф. Джозеф, взявший его под крылышко, Джозеф, на чьем лице было больше дорог, чем на карте, Джозеф, чей отец и дед не были канадцами и не были американцами, а ездили из Канады в Америку и обратно в поисках работы; Джозеф из народа хауденосауни, включавшего в себя шесть племен, Джозеф из семьи потомственных высотников, что построили самые знаменитые здания и мосты в этом городе. Джозеф, могавк в восьмом поколении, ходивший по балкам на высоте птичьего полета, как и семь поколений его предков.

Джозеф, пропавший после облавы.

Знай Астер, кем были его предки, он рассказал бы Лайсве свою историю. Ребята, с которыми он работал на строительстве дамбы, приняли его к себе, потому что он выдумал историю о своих предках, но на самом деле Астер не знает, кем они были. Может, он просто человек без рода без племени, сварщик на крупной стройке, живущий в этом городе нелегально и пытающийся прокормить дочь.

Она хотела знать, кто она. Но ему было нечего ей рассказать.

Он гладит тонкую спинку мальчика. Плач ребенка тонет в глубоководных звуках.

Астер ощущает покалывание в стопах. Воздух на дне цистерны давит со всех сторон. У него болят уши, руки и ноги словно налились свинцом. Неправда, что высотники не боятся высоты; он-то знает. Им просто нужна работа, и они готовы делать то, что другие не хотят.

«И в прошлом, и сейчас», – всегда напоминал ему Джозеф. Сердце Астера сжималось, когда он ступал по железным балкам. На кончиках пальцев словно поселялись сотни живых бабочек. Ноги немели. Но стопы сами находили балку.

– Астер, – часто говорил ему Джозеф, – ты мог бы ступать по балке с закрытыми глазами. – И добавлял: – Но не будь дураком, не закрывай глаза, ладно? Только этого не хватало.

Кем становятся мужчины, потерявшие отцов? Матерей? Дочерей?

Ощущает ли эту пустоту его сын, потерянный мальчик, что до сих пор где-то там, в мире?

Мальчик в его объятиях – тоже чей-то сын – перестает плакать.

Девочка из воды и плач отца

Я знаю, что отец уже почти всплыл на поверхность. Я чувствую его своим брюхом. Бал научил меня выстраивать карту, ориентируясь на брюхо и звезды.

Я знаю, какое течение вынесет меня туда.

Отец наверняка ломает голову, что со мной случилось. Но этот вопрос давно не дает ему покоя, еще с тех пор, как я впервые нырнула за матерью.

В тот день, перед тем как нырнуть, я услышала его плач. Поэтому я знаю, как отыскать его сейчас – в его теле до сих пор звучат отголоски этого плача.

Не знаю, сколько мне сейчас лет. Да это и неважно. По ощущениям я где-то в середине жизни. К тому же, в брюхе кита времени не существует.

Не знаю, реальны ли мои воспоминания и истории, что рассказывала мне мать, или с тех пор, как я начала переправлять предметы и путешествовать сквозь время, у меня в голове все перепуталось. Я точно знаю, что, когда мать с отцом повстречались, она изучала якутский язык и народы, живущие в ледяных сибирских лесах. Отец не знал, были ли у него среди якутов родственники, но те вели себя как родные люди. Они были к нему добры. Не относились к нему или к нам как к чужакам. Помогали отцу ухаживать за матерью, когда та вышла из тюрьмы.

Так что, может быть, истории, хранящиеся в моей голове, рассказаны мамой, а может, людьми, с которыми мы там встретились; возможно, они смешались с отцовскими рассказами. А может быть и так, что истории множатся, накапливаются по мере того, как я своими глазами вижу животных, деревья, предметы и воду, и повторяются, накатывая, как волны.

Я знаю одно: говоря «я помню мать», я могу подразумевать что угодно. Говоря «когда-то у меня был маленький брат», я могу подразумевать что угодно.

При перемещении сквозь временные порталы с запада на восток течение быстрее всего близ Антарктики, как когда плывешь на корабле.

Дороги, соединяющие здания и города, непохожи на реки и океанские течения. Построенные человеком трассы не ведут в места больше их самих.

Помню, мама рассказывала мне об олонхо. Олонхо – якутские народные сказания, стихотворные сказки, что произносят нараспев. Они похожи на песнь, что я слышала в чреве кита. И на звук, который я слышу вблизи воды, – в нем есть волны и повторения, и мне очень сложно объяснить, что это за звук. Как по ночам, когда я смотрю на созвездие Плеяд и вижу девочку, просеивающую звезды через сито там, где иные люди видят совсем другое.