Потрясение

Тело кита медленно растворяется, стенки его брюха мерцают, размягчаются и стекают вниз, и наконец остаются лишь ребра, внутри которых я заключена, как в клетке. Клетка медленно поднимается вместе со мной со дна к поверхности океана. Меняются цвета: от черно-синего к темно-синему, сине-зеленому и оттенку индиго; а потом реберная клетка превращается в лодку, качающуюся на поверхности.

Лодка крепкая и вмещает пассажиров, одеяла, еду и воду. Это паром между эпохами. Как и кит, этот транспорт и является лодкой, и не является. Эта лодка – аллегория и реальность. Теперь я это понимаю; понимаю, чему меня учила мама, о чем говорил Бал. История может стать чем угодно в какой угодно момент, если человек очень сильно в ней нуждается.

«Пусть эта лодка перенесет нас сквозь время и пространство», – обращаюсь я к ночному небу и, кажется, вижу на нем звездную карту белого кита.

Чуть впереди над океаном бьет огромный аквамариновый фонтан. В фонтане не только вода, но и тела; некоторые еще живы, они размахивают руками и ногами, извиваются и кричат. Есть и мертвые; они колышутся на воде лицом вниз с меланхоличной безмятежностью. Некоторые тела уже пошли на дно, другие барахтаются и пытаются спастись. Один человек пытается удержать над водой маленького мальчика, чтобы тот не утонул. Ему тяжело, он натужно дышит; страх мальчика отражается в его глазах.

Этот человек – мой отец.

Я гребу ему навстречу и пою песню, которую придумали мы с матерью, с каждым гребком придумывая новые слова. Доплыв до места, вижу, что отец плачет в соленой воде, окруженный тонущими телами. «Сваёне, Сваёне», – плачет он. Он тонет и в отчаянии, видимо, принимает меня за мать.

А потом кричит:

– Лайсве!

Я вижу, что силы его покидают. Вижу, что он почти утонул. Спускаюсь по веревочной лестнице, сбросив ее с борта лодки.

– Работай ногами! Сильнее, – кричу я. Океан почти одержал верх, но отец начинает бить по нему ногами. Подплыв близко, он поднимает над водой маленького мальчика, почти младенца, и держит его обеими руками. С последним вздохом он находит силы отдать мне потерянного мальчика. Он прав, ребенок тяжелый.

На миг наши взгляды встречаются. Вода между нами успокаивается. Я тянусь к нему. А он просто смотрит на меня, еле-еле держась на воде.

– Отец, – говорю я.

– Лайсве, любовь моя. Жизнь моя. – Его губы почти ушли под воду. – Моей истории пришел конец.

А твоя только начинается. Я люблю тебя. Отпусти меня к ней. К моей Сваёне. Отпусти.

Вспоминаю слова матери: Ты не можешь спасти отца. Не можешь спасти брата.

Я думаю о силе сновидений, воды и историй и о том, как по-разному они устроены: повторения и ассоциации, образы и скопления, фрагментация и вытеснение.

Я чувствую, как Астер поддается ласковой тяге воды. Когда он исчезает из виду и его лицо, руки и ладони уходят под темную воду, я смотрю вверх.

Сколько же там звезд. Звезды в созвездиях на миг расходятся, затем снова объединяются в созвездия и опять расходятся. Я закрываю глаза и снова открываю. И вдруг вижу, что звезды написали на небе уже совсем другую историю.

Я сажаю малыша в лодку. Заворачиваю его в одеяло и прошу лодку сохранить его в своем чреве. Произношу защитную молитву, взывая к созвездию Белого кита.

И ныряю вслед за отцом.

Материнские воды

В этом путешествии мне совсем не страшно. Ведь я уже не вижу разницы между обычной жизнью и нырянием в глубину. Малыш, которого я оставила в лодке, – потерянный мальчик. Сейчас я погружаюсь навстречу отцу. Моя мать лежит на дне океана. Между ними – моя жизнь, она как язык, в котором возможно бесконечное число комбинаций.