Поцелуй чудовища

— Я приеду на обеде, — услышал Глеб, и ярость тотчас вскипела в нем. Приедет? Будет хлопотать вокруг него, как ни в чем не бывало?! Снова строить влюбленную девочку?

— Не смей, — рявкнул он, и Олечка осеклась. — Я не хочу. Это что-то инфекционное, заразишься. Нет.

— Глеб, — в голосе Олечки послышались незнакомые металлические нотки. — Что происходит?

— Ничего, — сухо ответил он. — Я действительно болен. Мне некоторое время нужно побыть одному.

И он дал отбой, не слушая больше испуганные вопросы Ольги.

Глава 13. Оплата по счетам

Вадим твердо решил идти к Маре.

Маялся он столько же, сколько и Пал Саныч, и тоже ждал, что Мара придет. Наорать, устроить темпераментный скандал обоим — ему и Глебу. Устроить разборки. В волосы вцепиться — хоть кому-нибудь из всей этой компании. Обматерить.

Но Мара вдруг проявила необычайную, очень разумную и зрелую мудрость, что казалось совершенно невозможно при ее взрывном темпераменте.

Она сожгла мосты, отступилась, отпустила. Не стала стараться вернуть Глеба, не стала цепляться за Вадима, как за последний шанс, как за ускользающую надежду, как за соломинку. К чему насиловать себя и окружающих, вымучивать натужное согласие продолжать рассыпающиеся в пыль отношения? Зачем эти скандалы, крики?

И Вадим, подождав немного, вдруг понял, что подсознательно очень хотел бы, чтобы она пришла. Потому что наверняка знал, что и как она скажет, и знал на каком — то совершенно глубинном, почти интуитивном уровне как ее унять, успокоить, чтобы Мара перестала ругаться и заулыбалась — недоверчиво, косясь на него, как на шкодливого школьника, клянущегося, что он «больше не будет». Но в ее улыбке всегда было живое любопытство; Мара не старалась его очаровать, она вообще относилась к разгильдяю-Вадиму с приличной долей скепсиса и не воспринимала его всерьез, а потому считала, что тратить на него свои женские чары чересчур расточительно.

Странная штука — жизнь…

Вадим улыбался, понимая, что ему, по иронии судьбы, досталась она — настоящая Мара. Не глянцевая картинка с отлакированным макияжем — как на обложке журнала, — а то живое и горячее, что в этой женщине было, то, что не разглядел Глеб, что она от него скрывала, стараясь изо всех удержать подле себя статусного мужчину.

Да, надо идти, надо самому набраться смелости и поговорить с ней.

Вадим, отдавая распоряжения по телефону, машинально выводил загогулины на листе бумаги, раздумывая, купить ли цветов? Или лучше торт? С другой стороны, Мара о фигуре заботится, она может не взять торт. А цветы она какие любит? Розы? Так банально. к тому же, этими розами можно схлопотать по морде. Значит, надо велеть н а них шипы обрезать. на всякий случай.

Или нет.

Нет.

Ничего не надо. Лишить Мару любого метательного снаряда, она не постесняется — и торт в рожу запустит. Нет. Это лишнее.

Для начала надо просто поговорить.

Надо объясниться.

Сказать ей, что нет никакого указания от Глеба, и все, что было — оно случилось потому. потому.

Вадим снимал очки и нервно потирал стекла салфеткой, слова застревали в горле, словно Мара уже стояла перед ним и вызывающе смотрела своими темными глазами. И он терялся, понимая, что сказать то, что хочется, будет очень-очень трудно, практически невозможно. Или не говорить? Не ездить никуда? Мара же четко дала понять, что не хочет его видеть.

Но от мысли, что она недоступна, и ходит где-то, на другом конце города, по холодным осенним улицам, живет своей жизнью, в которой нет места ему, Вадиму становилось нестерпимо горько.

— Черта с два, — свирепо прорычал он. — Поеду!

* * *

Мара за стеклянной стеной своего офиса, укутавшись в какую-то невообразимую пеструю т ли шаль, то ли палантин, болтала по телефону, неспешно меряя кабинет шагами. Пять шагов туда, четкий разворот на каблуках, щелчок авторучкой о столешню рабочего стола, заваленного яркими эскизами, и обратный путь в пять шагов, до другого стола, с не менее живописным хламом — макетами, блестяшками, лентами, керамикой.

Мара была дизайнером, и достаточно дорогим и хорошим. И даже сердечные неудачи ее не останавливали, она продолжала работать с прежним — если не с большим, — усердием.

Некоторое время Вадим мялся за этой стеклянной стеной, не решаясь войти к Маре. Это ж все равно, что к тигру в клетку, брр! Поначалу он оправдывал свою нерешительность тем, что Мара якобы занята, говорит по телефону, и ее собеседнику — наверняка клиенту, — совсем не обязательно слышать слова, которые Мара, разумеется, темпераментно выплюнет, выкрикнет, увидев Вадима.

Но прошло пять минут, десять, а Мара все разгуливала по кабинету, звонко щелкая ручкой по столу, и Вадим понял, что она его заметила — и симулирует. Ни с кем она не говорит. А он сам — ничуть он не беспокоится за ее клиента. В конце концов, он сам виноват, если связался с Марой. А Вадим — он просто трусит.

«Да что ж это такое, — подумал Вадим, понимая, что у него ладони вспотели и коленки трясутся — совсем, как в студенчестве, перед дверями аудитории, в которой проходит экзамен. — Ну, ни пуха, ни пера…»