Поцелуй чудовища

Вадим присвистнул. Рассматривая яркую вещицу, даже не касаясь ее, не раскрывая, он понял, что там. Коробочка лежала, перевязанная тонкой розовой ленточкой, словно дожидалась, чтоб ее открыли. Вне всякого сомнения, там лежало кольцо, и в свете разговоров про измену эта коробочка в руках Глеба смотрелась странно и дико.

— Давно купил? — осведомился Вадим деловито.

— Вчера, — хрипло ответил Глеб. Теперь он будто боялся прикоснуться к коробке, словно в ней притаилась разводка бубонной чумы. — Да черт, это наваждение какое-то! Ведь знаю, что крутит хвостом, знаю!.. И все равно… Я думал… хотел ей все напрямую сказать, чтоб она бросила этого, чтоб мы начали все сначала.

Он мучительно потер лицо руками, и Вадим снова удивленно присвистнул.

— О- о, ваше благородие, — протянул он изумленно и радостно, — да ты влип по самое не балуйся! Это у тебя предсвадебный мандраж! Боишься, да?

— Прекрати паясничать! — вспылил Глеб. — Какой мандраж? Я еще ничего не решил!

— Хах! Ты себя-то слышишь? «Она мне изменяет!» — а сам кольца покупает, — Вадим расхохотался, утирая катящиеся из-под очков слезы. — Не, ну ты серьезно? Может, ты правда просто ЗАГСа боишься?

— Нет, нет, — устало сказал Глеб. — Я не боюсь, я давно об этом думал, почти с самого начала. черт! Но в более позитивном ключе. Как-то все представлялось без недоверия и без сомнений. без грязи. Я не хочу жить с женщиной, отношения с которой начались с измен. Даже если она. бросит этого своего. Я не хочу, понимаешь?

— Ваш благородие-е-е, — протянул Вадим. — Поговори-и-ить! Просто показать ей эту вещь и спросить, откуда она взялась. Просто. Не выдумывать ничего самому, узнать наверняка. Отчего ты всегда так поступаешь? Вот с ней — почему?

Глеб на миг замер, переваривая вопрос Вадима, задумался.

— Вероятно потому, — произнес он, наконец, — что боюсь услышать правду, которой мне не хотелось бы слышать. и боюсь потерять ее. Навсегда.

— А мы уже говорили об этом, — сказал Вадим веско. — Просто не отпускай ее. Вот просто.

* * *

Олечка сидела и шмыгала носом. Работа валилась из рук, кофе давно остыл в позабытой на подоконнике чашке, и шоколадка казалась не вкусной, как пластилин.

Глеб, сказавшись больным, не подходил к ней. Вот уже три дня. Не подходил сам и не велел приходить к нему. По телефону говорил односложно и мало, а на ее вопрос о встрече грубо буркнул «я занят» и положил трубку. Этого поведения Олечка не могла ни понять, ни оправдать. Сердце ее тоскливо сжималось; опыта отношений у нее было не много, но она твердо знала, чем кончаются подобные молчанки, избегания встреч и грубые ответы — расставанием.

Черт его знает, что произошло, отчего Глеб вдруг переменился. Что-то не так пошло на встрече? Встретил другую? Уверенную в себе, красивую бизнес-вумен? Олечка представляла, как какая-нибудь роковая красотка, закидывая ногу на ногу, демонстрируя Глебу кружевные резинки чулок, томно смотрит ему в глаза, и едва не плакала.

Неужели все напрасно? Неужто он правда всего лишь увлекся, захотел попробовать молодую дурочку, натешился и. бросил?

Олечка всхлипывала, слезы капали на стол и она стирала их ладонью, понимая, что расклеивается, что вечером не избежать холода и одиночестве, что пустая квартира встретит ее тишиной, а бабка, допоздна сидящая на лавке, с издевательской улыбкой скажет как обычно: «Здравствуй, Оленька! А где же жених твой? Видный такой мужчина, солидный… сбежал? Ну и пес с ним, еще найдешь!»

После этих слов Ольга поспешно скрывалась в подъезде, неловко горбясь и втягивая голову в плечи, словно слыша за спиной издевательское хихиканье старухи. Наверняка она уже всему дому поведала историю про то, что «эту бесстыжую ее хахаль бросил, вот погодите, через девять месяцев будет Олька пеленки стирать да сопли на кулак наматывать».

— Ой, все, — прошептала Олечка, пытаясь взять себя в руки. — Ну, значит, так надо.

Ее голос в тишине кабинета прозвучал тоскливо и Олечка поспешно отерла мокрые щеки влажной салфеткой, чтобы окончательно не раскиснуть и не разреветься в голос.

— Ну, как наши дела?

В кабинет ввалился Вадим — громкий, оживленный, — и следом за ним — Глеб, какой-то серый, уставший. Олечка безотчетным движением оттолкнула клавиатуру, встала, чувствуя, как дрожат коленки. Это была их первая встреча за последние три дня, Глеб на самом деле выглядел как-то болезненно, и у Олечки сердце дрогнуло, когда она осмелилась глянуть в лицо Глеба.

Тот смотрел прямо, не отводя взгляда, в его серых глазах отражалось какое-то гнетущее, тяжелое чувство, от которого Олечке снова захотелось заплакать, но она сдержалась.

— Все хорошо, Вадим Алексеевич, — прощебетала она серебристым голоском, хотя, казалось, еще немного — и она подавится словами, захлебнется ими, не сможет дышать от присутствия Глеба — такого сурового, холодного и далекого.