Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

…вам классиков – поэтов и прозаиков. Хорошо было бы вам Данте прочесть, Гюго, Дюма сына и русских Толстого, Достоевского, Писемского, Гоголя, Тургенева, Белинского, Добролюбова. И затем – историю. Полезно – истории литературы, искусства и общественных движений. Видите, как много! Когда вы будете опять с нами, я все свое влияние употреблю, чтоб направить вас именно по этому пути. Но напишите все-таки, что вы сами намерены читать: вы говорите, что у вас есть уже программа. Да – еще: непременно пишите. Я знаю, что у вас есть планы. Старайтесь их осуществить. Вам это необходимо, чтобы давать себе отчет в своих настроениях. И затем – не бойтесь бездны премудрости. Она не так страшна. И мне много недостает в знаниях: больше, чем вам, если принять в соображение, что от меня требуется. А я не робею. Не робейте и вы. Бывают грустные настроения – но они относятся к тому проклятому случаю, который наделал столько бед в моей жизни. А помимо этого, я убежден, что еще добьюсь своего, и выведу и вас, и Настю на путь. Но вы, Вава, вы не бегите моих указаний и не вздумайте подчиниться влиянию того круга, который встретится вам в Париже. Там теперь, кажется, и Минский, и Волынский, и Мережковский с супругой – они ездили вдохновляться искусством. Волынский – это просто глупый человек, Минский потерял почву под ногами. Я боюсь, что вы падете ниц, увидав на них панцири и копья современного литературного образования. Помните, что это – пустяки, что Волынский, помимо всего, помимо того, что у него пустая душонка, еще в конце концов круглый невежда. Он знает только заглавия и самые громкие слова. Вам не под силу будет его допрашивать, и он, может быть, и победит вас. Но это не должно вас смутить. Победит вас лишь ваш собственный страх. Вот все, что пока могу вам сказать, не знаю, что еще о подробностях говорить. Спросите – я скажу.

Мои занятия идут сносно. Писать – здесь не пишу. Условия неподходящие. И очень тяжело бывает на душе <нрзб>. Но, вот скоро все уладится, тогда верно начну и писать. А тем временем – подготовляюсь. Кстати, читали ли вы “Ткачей” и “Таннен” Гауптмана? Они, верно, переведены на французский. Прочтите – вы увидите, что новейшая литература заключает в себе элементы христианства в <нрзб> большей мере, чем это можно думать, судя по Минскому и Волынскому, этим жалким выродкам российской словесности. А с Зудерманом вы знакомы? Вы Верлена читали? У него есть искренность и дарование. Я Насте перевел выбранные места из него. Вот вам тоже три строчки из него (конец стихотворения):

Aimez-moi donc, aimez, quelles que soient les soucis
Plissant parfois mon front et crispant mon sourire,
Ma haute pauvrete plus chere qu’un empire

[280].

Чудесный конец! И все стихотворение хорошее… В последующих письмах, по мере того, как я буду знакомиться с Нитше (он ужасно трудно читается и я с ним много хлопочу), я буду, если вы хотите, и вас знакомить с ним на тот случай, если его сочинения попадутся в ваши руки. А пока – Поклонитесь С.Г.[281] и г-ну Пети. Напишите, что вы нашли в Париже, каких людей и какие нравы. И встречали ли вы Флексера (Волынского) и какое впечатление произвел на вас этот бумажный арлекин.

Ваш Л. Ш.

15. Лев Шварцман (Шестов) – Варваре Малафеевой (Малахиевой-Мирович)

[Середина июля] 1896

[Берлин – Киев]

Дорогая Вава!

На последние два письма cвои я не получил от Вас ответа. Т. е., может быть Вы и писали в Италию, но я сделал непростительную глупость, вследствие которой письма, которые мне были отправлены в Италию дойдут до меня Бог знает когда. Пожалуйста, не пожалейте мне еще одного письма, чтоб мне знать, что с Вами, где Настя и т. д. Сейчас я пишу на скоро. Только вчера приехал в Берлин и еще не осмотрелся даже. Я здесь с матерью. Пробуду, верно, с месяц, с полгода – а затем снова на юг.

Приехала ли Настя в Киев? Как Ваши денежные дела? Может нужно денег? Я теперь могу ссудить. Кстати, если в “Ж и И”[282] напечатаны мои статьи, то там, верно, собралось рублей 20, 25. Если есть там мои деньги – возьмите их себе. Вам верно, на первые поры деньги понадобятся. Если же денег там нет – напишите мне и я постараюсь Вам сколько можно будет выслать. Но, пожалуйста, напишите. Так досадно мне, что я не получил ни Вашего, ни Настиного писем. Ведь Вы наверное писали, не может быть, чтоб Вы два письма мои оставили без ответа.

Осмотрюсь в Берлине – буду писать подробнее и больше. Авось что новое увижу или услышу здесь. Город очень, очень интересный. Холодно здесь, не то, что в Италии. Но любопытно, все-таки. Побегаю, поищу fin de siècle[283]. Авось разыщу что-нибудь интересное. Эх, кабы я здоров был. Кажись, местечка, не осмотренного не оставил бы ни в одном из городов, <нрзб> мной. А теперь!