Потусторонним вход воспрещён

От родившейся внутри концентрированной сосредоточенности заломило виски.

«Давай же! Что не так?..»

Я зажмурился… А когда распахнул глаза, увидел их.

Десятки манекенов в болтавшейся на них одежде стояли и держали за руки таких же кукольных детей. Гладкие пластиковые лица их все как одно были обращены к сцене. С мерным шорохом зубчатых колес шевелились внутри манекенов механические сердца. В остальном на площади царили безмолвие и мертвая неподвижность. Куклы впитывали слова Потустороннего, внимали им, как внемлют полководцу идущие в бой солдаты.

Только Вольдемар отнюдь не напоминал полководца. Придворный шут, напяливший шутовской же костюм, с глазами-буравчиками прожженного жулика, с уверенной самоподачей шулера, умело раскидывавшего на столе карты.

Какие карты?

Я снова поискал Ярослава и не увидел его в толпе.

— Вы наверняка слышали о них! — заверил Потусторонний. — Хотя бы мельком. Так называемые Хранители создали свой ненаглядный Институт, назвавшись историками и поделившись частичкой своего знания с простыми смертными. Впрочем, тоже не такими простыми, надо отдать им должное…

Вытянувшиеся по струнке манекены согласно закивали. Теперь же куклы с заводными механизмами вместо сердец напоминали верную до гроба паству, а Вольдемар — смазливый мерзавец Вольдемар — светил им со сцены сладкой пустой улыбкой палача.

— Рассеченный на слои город дает им пространство для манипуляций. От куска пирога не отказываются — за него грызутся насмерть. Ведь к кому, если не к ним, обращаются в случае особенных происшествий? Знания НИИ ГИИС так ценны. Хранители не захотят их потерять. Но, право, власть и жажда контроля кого угодно лишат рассудка… Вот только город должен остаться один! И это будет наш город!

Снова грянули аплодисменты. На этот раз странные: они походили на стук расписных деревянных ложек — немелодичный, дребезжащий, пугающий. Вольдемар подождал, пока зрительский восторг поутихнет, и продолжил:

— И мы кое-чему научились за пару веков, которые живем под гнетом этих псевдоисториков.

Вольдемар взмахнул широким рукавом. Куклы синхронно повернули головы, обращая взор на Александровскую колонну.

Я проследил за ними и ахнул.

Александрийский столп покрывали густые наросты буро-зеленой плесени. Они колыхались, пульсировали, шевелились ворсисто, опадая и снова вздымаясь волнами, будто огромные челюсти, занятые беспрестанным пережевыванием. Мрамор под звездной плесенью крошился и покрывался сетью частых извилистых трещин. Основание колонны просело и перекосилось. Еще полминуты, быть может минута — и махина весом в шестьсот тонн опрокинется навзничь…

Возле колонны, прильнув к сетчатому ограждению, стоял и всматривался в плесень Ярик. Заметив его, единственного живого в жутком кукольном спектакле, я рванул навстречу, огибая и расталкивая собравшихся кучками кукол. Никто из манекенов не обратил на меня внимания.

Я старался не выпускать Ярика из вида, но когда добежал до колонны, его вновь и след простыл. Тучи рассеялись. Крест в руках ангела на вершине колонны горел золотом в свете заходящего солнца. Сверху посыпалась мраморная пыль. В носу защипало. Мелкая соринка попала в глаз, выступили слезы. Я зажмурился.

Сквозь тишину, нарушаемую только шорохом кукольных сердец, проклюнулись звуки внешнего мира. Стали слышны отдаленные гитарные переливы уличного музыканта под аркой Главного штаба и гул проспекта.

Когда я открыл глаза, иллюзия исчезла. Растворилась так же быстро и мимолетно, как возникла.

Ребенок на руках стоящей рядом женщины уронил игрушку и сморщил лицо, готовый заплакать. Двое подростков, дурачась на камеру, записывали видео на фоне сцены. В ногах молодой пары, что стояла обнявшись в паре шагов от меня, сновала лохматая собака с нависшей на глаза челкой.

Вольдемар продолжал ухмыляться, ловко держа интригующую паузу. Даже музыка стихла, оставшись едва различимым отголоском в динамиках.

— Молодой человек! — внезапно окликнули меня. — Эй!

Я обнаружил себя висящим на заборе возле Александровской колонны. Холодная металлическая сетка впивалась в ладони, ботинки скользили, основание изгороди, придавленное для устойчивости бетонными блоками, пошатывалось. Совершенно не помню, как сюда забрался…

Я посмотрел через плечо. Возле забора, уперев руки в бока, стоял залихватского вида человек. Разве что полицейская форма на нем смотрелась как будто взятой с чужого плеча. Такому цепкому взгляду, и соболиным бровям, и гусарским усам нынешний двадцать первый век разительно не подходил.

— Старший лейтенант Ряженый, полиция Василеостровского района, — представился он бегло, проглатывая и комкая слоги. — Быстро слезьте с ограждения!

— Простите.

Я послушно спрыгнул на землю, отряхнул ладони. Однако все мое внимание было сосредоточено исключительно на том, что происходило на сцене.

Словно в ответ на это, Вольдемар произнес пафосно, с игривой насмешливостью и полной убежденностью в своей правоте: