Потусторонним вход воспрещён

В потрепанном временем и событиями ОВД стояла мертвая, звенящая тишина. Сперва мне показалось, будто я оглох.

— Зря мы туда полезли, — сказал я, от долгого молчания решивший хоть что-нибудь сказать. Мне мучительно не хватало поддержки, возможности выговориться, обсудить случившееся.

Нас заперли в закутке, отгороженном от остального коридора решеткой. Вдоль стены тянулись длинные скамейки. Когда нас привели, в углу камеры спал, подложив свернутую шапку под голову, мужик в потрепанных синих штанах и куртке. Он ворочался и всхрапывал во сне, точно грифон. Убедившись, что тот жив и ведет себя безобидно, я отвернулся и больше не смотрел в ту сторону.

Прошла пара часов, может больше. Время тянулось пережеванной до безвкусия жвачкой. От усталости и бессонной ночи тело звенело и наливалось прямо-таки свинцовой тяжестью. Руки и ноги казались не принадлежащими мне. Телефоны у нас отобрали, а часов на обшарпанной стене, выкрашенной в удручающий хвойно-зеленый, я не нашел.

Попробовал уснуть, привалившись затылком к прохладной стене, но куда там. Стоило прикрыть глаза, картинки вспыхивали в голове сами собой. Яркие. Страшные.

Раз… По колонне проходит волна, затем столп вздрагивает и разрывается изнутри ударной волной небывалой силы. Высеченные брызги мрамора разлетаются во все стороны.

Два… По асфальту проходит гул. Земля дрожит и дыбится под ногами, лезет в стороны раскуроченной плиткой под напором разумной плесени.

Три… Обезумевшая толпа разбегается прочь, а на фоне густого весеннего неба летят глыбы расколотой мраморной колонны. И тень Александрийского столпа медленно и неотвратимо, как в замедленной съемке, заслоняет солнце и клонится все ниже, ниже, ниже…

— Ты все испортил, — бросил Ярик как бы невзначай.

— Я?!

— А кто полез на колонну?

— Я увидел, как ее облепляет эта дрянь!

Секунд на десять повисла колкая, ледяная пауза. Ярик буравил меня взглядом.

— Ты до сих пор не понимаешь, серьезно? Ты увидел образ того, что произошло через несколько минут. А надо было хватать Потустороннего, которому подчинялась звездная плесень! Я этим и занимался. — И припечатал: — Пока ты дрался с ментами!

— Не надо было бросать меня одного, — буркнул я, впрочем не особо убедительно. — И ни с кем я не дрался.

— Если б не твои психи возле клуба, хрена с два Лёня бы кинул пакет в реку.

Высказавшись, Ярик замолчал, а я пока старательно переваривал услышанное.

Если бы не я… Если б…

За стеклянным окошком дежурного работал телевизор, но стул возле озаренного лампой стола пустовал. Беззвучные кадры усыпанной обломками и бетонной пылью Дворцовой сменяли друг друга на экране с гипнотизирующей быстротой.

Теперь Ярик ерзал, хмурился и беспрестанно постукивал ногой по полу, будто голос ведущей экстренного выпуска новостей транслировался ему прямо в мозг.

Я решил зайти с другой стороны:

— Вольдемар сказал: «У вас есть то, что нам нужно». Значит ли это, что он знает, как выглядит Ключ-от…

Договорить я не успел. Ярик вспылил:

— А я предупреждал Лёню, что он пожалеет. Что его доброта нас на Изнанку загонит! И что?

Он вскочил и в сердцах пнул скамейку. И взвыл, хватаясь за ногу — ту самую, которую совсем недавно «подлатал» Гусев.

Спящий мужик заворочался, обматерил нас, не размыкая век, и снова затих, уткнувшись носом в воротник. Как ни странно, Ярик мгновенно утихомирился. Отдышался, небрежно махнул на дверь:

— Давай вон, лучше поколдуй над замком. Ты должен уметь. Товарищ потомственный Хранитель Города.

Я с сомнением проследил за его рукой. Побег из отделения полиции не казался мне хорошей идеей. Хотя бы потому, что взлом замка посредством силы мысли представлялся мне чем-то настолько же фантастическим, как, скажем, попытка взлететь, активно размахивая руками.

Я попробовал отвлечь Ярика:

— Я хотел сказать, ну… Он говорил так уверенно. Будто знал наверняка, что мы услышим. И Кшесинская говорила о каком-то госте. Насчет ключей. Трезубец Нептуна. Адмиралтейство. Может, все это был очередной морок? Как тогда, в клубе… А, ты не видел клуб. Забыл. Извини…

Ярик слушал мое спонтанное и не слишком внятное выступление не моргая, и за напускным спокойствием на его лице читались озадаченность, досада, разочарование, негодование и еще много чего, во что я решил не вглядываться.

— Все равно ничего не нашли. Чего гадать-то теперь?.. Только время потеряли. Разве можно было верить пустым словам балерины?

Он снова уселся на скамейку, а я остался бестолково стоять, не зная, куда податься. Ощущение собственной постыдной неумелости еще никогда не было таким острым.

— Зря я отдал амулет Кшесинской.

— Что?

— Может, хоть так нашли бы Ключ…

В дальнем конце коридора зазвучали твердые шаги. Вернувшийся дежурный в застегнутой наглухо куртке вытянул из кармана ключи от клетки, завозился.

— На выход. За вами пришли, — глухо отозвался он прокуренным голосом.

Я обернулся.

На пороге стоял Лёня. Хмурый, старательно прячущий недосып за нарочитой небрежностью:

— Что? Желаете остаться на ужин? «В тюрьме сегодня макароны»?