Потусторонним вход воспрещён

— Гусев же просил Срез, — ответил Хранитель так, будто сообщал нечто само собой разумеющееся. — Помоги-ка. — Он навалился плечом на забитый стеллаж, закрывавший центр стены, и попытался отодвинуть его в сторону.

За стеллажом обнаружилась дверь: ободранная, слившаяся по цвету с молочно-бежевой стеной, без замка и ручки. Лёня коснулся двери рукой, на миг прикрыл глаза, сосредотачиваясь, а потом легко и непринужденно толкнул створку. Та беззвучно подалась вперед.

За дверью было темно, и я подозревал, что дело вовсе не в скупом освещении коридора. Навстречу дохнуло сыростью и холодом — как тогда, в Мастерской магического моделирования. Правда, теперь дверь в никуда не казалась мне безопасным выходом на улицу.

И понимание, точнее, полное непонимание того, что нас ждёт, — заставляло в ужасе замереть на месте.

— Это что?

— Срез, — терпеливо повторил Лёня. — Тот самый. Если знаешь другой быстрый путь, самое время его предложить.

Я отрицательно помотал головой и сглотнул.

— Тогда вперед. Извини, но я буду вторым. Так нужно.

— Ладно.

Вздохнув, как перед погружением в воду, я зажмурился, скрестил на удачу пальцы и шагнул в черную пустоту…

В кармане брякнул телефон — пришло сообщение. Надя заранее предупреждала, что после пар задержится, что коллоквиум сдала на «хорошо», и спрашивала, есть ли какие новости «по магической части».

«Во всяком случае, теперь понятно, что мы не на Перепутье, а в реальном мире».

Я споткнулся на слове «мы» и стал тревожно озираться. Лёни нигде не было. Ситуация до боли напоминала мне произошедшее в клубе.

«Пошел обходным путем? Наблюдаешь со стороны? Ну, наблюдай», — подумал я.

Кладбищенская земля чавкала под ногами и напоминала намокшую губку: разбухшую, отдающую влагу, стоило лишь слегка наступить на нее. Временами она вспучивалась и опасно проседала, рождая суеверный страх провалиться в могилу к покойнику.

Я шел не разбирая дороги. Откуда-то из-за деревьев доносился шум улицы: гудки автомобилей, звон трамвая, людской гомон, но разглядеть выход или хотя бы определить, в каком он направлении, не удавалось, как я ни пытался. Мир снаружи казался набором записанных на пленку звуков, которые звучали разом отовсюду и одновременно из ниоткуда.

Сеть глючила, навигатор не работал.

Я разворачивался и несколько раз менял направление, но снова и снова невольно возвращался к покосившейся часовне с заколоченным входом и выросшим на крыше молодым орешником.

«И куда мне идти?»

Ответом послужило чавканье чужих шагов.

— Литераторские мостки, — прозвучало совсем близко. Я вздрогнул и обернулся. — Раньше кладбищенские дорожки укрывали деревянными настилами, чтобы уберечь обувь приходящих людей от сырости и грязи, — сказал Глеб Борисович, выходя мне навстречу из-за высокого гранитного памятника.

Камень сильно накренился вбок, потрескался и частично осыпался, обнажая взгляду ржавый металлический каркас. На миг я испугался, как бы он не рухнул прямо на Гусева, но директор спокойно обошел его и остановился в паре шагов от меня.

Он был в своем обыкновенном сером пальто, в начищенных до блеска ботинках, но без головного убора и шарфа. В руке директор музея держал изящную трость из темного дерева, с рукоятью в виде грифоньей головы.

— Так вот, — продолжил Гусев. — Как правило, около таких «мостков» хоронили людей, принадлежавших одному сословию или одному роду профессиональной деятельности. Здесь недалеко, через реку, Тургенев, Лесков, Салтыков-Щедрин, Куприн. Самих мостков уж нет, а название вот осталось…

— Волковское кладбище? — сообразил я.

— А вы догадливы, Василь Наумыч.

— Как вы узна… — удивленно начал я, но Гусев перебил:

— Я же обещал помочь найти Ключ. Пойдем. — Он указал в сторону от основной тропинки.

Я пристроился рядом, и мы уверенно двинулись прочь, вглубь заросшей территории. Очень быстро звуки улицы стали едва различимы и в конце концов стихли совсем. Ветер качал голые ветви деревьев и кустарников. Заросли сделались гуще и неопрятнее и теперь лезли под ноги, мешая идти.

Надгробия уже не возвышались стройными рядами, как на окраине, а внезапно возникали тут и там, точно вырастающие из-под земли уродливые грибы, облепленные плесенью и мхом, с коричневатыми подтеками и почти невидимыми надписями.

Я скользил на узкой тропинке и всячески старался не упасть, но продолжал глазеть по сторонам в надежде обнаружить тот самый похожий на стол памятник.

— Кладбище. Храм людской памяти. Подземный город со своими правилами. Настоящее Зазеркалье… — Гусев кашлянул и с выражением произнес:

— Где бы ни был я, везде, как тень, со мной —

Мой милый брат, отошедший в жизнь иную,

Тоскующий, как ангел неземной,

В своей душе таящий скорбь немую, —

Так явственно стоит он предо мной. [97]

— Говорят, здесь был некрополь масонов [98], — сказал я и пояснил: — Вчера начитался. В Интернете. А еще сорок заживо похороненных большевиками священников.