Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Васюков подлез под палатку и очутился в блиндаже. Следом влез Цветков, зажег спичку и осмотрелся. Потом под стеной подобрал сброшенную взрывом плошку, сдунул с нее песок и зажег.

— Ну, куда тебя?

— Да вот, в плечо.

— Садись на это вот.

Васюков послушно опустился на какой-то ящик, Цветков скинул с себя мокрую палатку и достал на поясе разведчицкий нож.

— Ты что — резать?

— А что же еще?

— Сниму как-нибудь.

Не без помощи санинструктора Васюков снял ремень, сумку с дисками, распахнул свою зеленую, английского сукна шинель. Окровавленный рукав гимнастерки Цветков располосовал ножом сверху донизу.

— Так, так, — неопределенно проговорил он, ощупывая рану. — Касательное осколочное. Две недели санбата.

— А кость как? Цела?

— Абсолютно, Васюков.

Он начал перевязывать рану.

— Не ранение, а укус комара. Первый раз?

— Четвертый, — сказал Васюков.

— Ого. Давно воюешь?

— С осени сорок первого.

— Вот как. А я гляжу — молодой… Какого года?

— Двадцать третьего.

— И я двадцать третьего. Ровеснички, значит.

Васюков вслушивался в звуки, долетавшие извне, — треск очередей там редел, кажется, бой прекращался. Из траншеи доносились сдержанные голоса автоматчиков, и вдруг невдалеке раздался коротенький собачий визг. Цветков, собирая в сумку бинты, удивленно двинул бровями:

— Пулька?

Зашуршала палатка на входе, снаружи послышался бас Пилипенко и голос Ванина, кто-то не мог влезть в блиндаж, похоже, вносили раненого. Под палатку просунулась пригнутая голова, плечи, и Цветков с Васюковым вздрогнули — в блиндаж лез немец. Выбравшись из-под плащ-палатки, он остановился, придерживаясь за стену, одна его нога была без сапога — похоже, ранена. Следом влез Ванин.

— Куда бы его? — оглядывая блиндаж, сказал младший лейтенант. — Вот, давай на шмутки. Биттэ, фриц, садись!

Перебирая по стене руками, немец запрыгал на одной ноге в угол и плюхнулся на тряпье. Пулька, замирая перед ним, настороженно урчала, готовая сорваться на лай.

— Перевязать надо, — сказал Ванин. Цветком метнул на него злым взглядом.

— Я что вам — немецкий фельдшер? Ванин круто повернулся к сержанту.

— Сержант Цветков, перевязать немца! В это время в блиндаж влез Пилипенко.

— Кого — нимця! Да вы жартуетэ!

Ванин, однако, молчал, не сводя глаз с санинструктора, и тот взялся за сумку.

— Вот, при свидетелях. По приказу старшего.

Старшина сплюнул и недовольно затоптался у входа.

— Я б ёго перевязав! Хай бы сдох, подлюка! Як нашы вид них здыхають.

Не отвечая старшине, Ванин потормошил немца, который, казалось, придремал в углу. Вдруг он вскинул лицо и сильным коротким ударом руки толкнул Цветкова, тот, отскочив к стене, едва не сшиб Пилипенко.

— Вот гад!

— Дай ему, падле!

Пилипенко рванулся к немцу, лаем залилась Пулька, искаженное злобой лицо немца враз побледнело.

— С автомата ёго!

— Тихо! — сказал Ванин и шагнул к пленному. — Цветков, бери бинт.

Он ловким выпадом сгреб немца, навалился на него и держал.

— Перевязывай!

— Я? — удивился Цветков, но приблизился к немцу, содрал с его ноги грязный носок и наспех обернул бинтами окровавленную стопу.

— От так! — сказал Ванин и встал.

— Бинты на ёго псуваты. Свайму Ивану не хватает, а ёму.

Я б ёго пэрэвязав!

— Вы бы меньше трепались, старшина, — сказал Ванин.

— А што, нэ правда?

Ванин поправил ремень.

— Мы за ним едва не до станции бежали. Он в меня весь «парабеллум» разрядил. Он в полку нужен. А вы — бинты, бинты!

— Нэ бачылы в полку такой гниды!

Цветков молчал. Ванин поднял из-под ног истоптанную шапку.

— Ладно, я пошел. Смотрите немца.

Он, пригнувшись, вылез из блиндажа, за ним выскочила Пулька.

Но вскоре в блиндаж влезло трое раненых, Цветков начал их перевязывать. Стало тесно. Васюков накинул на себя шинель и вылез в траншею.

Было темно, дул сильный ветер. В воздухе носились снежинки.

Васюков пошел искать Ананьева, чтобы проститься с ним, прежде чем отправиться в санроту.

Автоматчики уже поустраивались в чужой траншее, некоторые свернулись в своих же ячейках, другие грелись, притаптывая и пристукивая каблуками.

— Где командир роты, не видели?

— Там, впереди. С Ваниным.

Васюков прошел еще по траншее и услышал голос Ананьева. Командир роты притишенно рассуждал с кем-то:

— Конечно, могут и ударить. Но теперь пусть сунутся. Это им не в голом поле. Вот переночуешь, а утречком всех раненых — в тыл. К завтраку в медсанбате будешь.

— Нет, уже все. Не дожить мне, — возражал кто-то ослабевшим голосом.

— Да ну, брось! — мягко успокаивал Ананьев. — Не дожить, не дожить! Доживешь! Попадешь в госпиталь, быстро на ноги поставят.

Васюков пошел на голоса и из-за поворота траншеи увидел недостроенный блиндаж-яму с четырьмя бревнами-стояками по углам. В нем кто-то лежал на шинели, обвязанный бинтами, и у его ног тихо сидел Ананьев. Гриневич с Пилипенко молча стояли в траншее, возле них прислонился к стенке траншеи Зайцев, автоматчик из взвода Пилипенко.

— Кто это? — тихо спросил Васюков, указывая на раненого. Ананьев поднял голову.

— А, Васюков! Ну как?

— Да ничего, — сдержанно ответил Васюков. — В плечо вот.

— Могло быть хуже, — сказал командир роты. — Я было подумал: хана ординарцу.