Огромное напряжение, столько времени томившее Волошина, вдруг разом спало от одной облегчающей мысли, которая вырвалась в слове:
— Зацепились!
И Волошин поднялся, чтобы бежать к траншее…
Полтора десятка бойцов, оказавшихся на стыке седьмой и восьмой рот, ворвались в траншею.
Весь в горячем поту, волоча за собой пулемет, Волошин заметил, как поодаль в траншее мелькнули немецкие каски, несколько раз глубинным подземным грохотом ухнули ручные гранаты, но когда он вскочил на разрытый ногами и засыпанный гильзами бруствер, в траншее уже все было кончено.
Он с облегчением спрыгнул в свежую, еще не утратившую сырого земляного запаха траншею, соображая, где бы приткнуться с громоздким пулеметом, который, по-видимому, надо было протащить дальше, куда побежали бойцы.
Оглянувшись, он увидел бегущего по стерне молодого бойца в новой шинельке и остановился, поджидая его, как откуда-то сверху, с невидимой отсюда позиции, звучно и грозно ударили размеренные очереди. Боец, не добежав двух десятков метров до бруствера, рухнул на землю. Следующее мгновение очереди явно пронеслись у Волошина над головой, он инстинктивно присел, схватившись руками за ручки ДШК, но отсюда не было видно за нарытым на гребне бруствером, откуда бил этот немецкий крупнокалиберный.
Бил, однако, он здорово — настильно по склону, во фланг восьмой, несколько человек которой, не добежав до траншеи, беспомощно распластались на стерне. Другие начали торопливо отползать под спасительную защиту едва приметного бугорка сзади.
И тотчас вверху густо и пронзительно взвыли немецкие мины, кучно легшие пыльными взрывами поперек склона, затем по подножию высоты, по болоту.
Волошин скатил пулемет пониже, на бровку, вперев казенник в противоположную стенку траншеи…
— Та-ак, ясно!.. Надежда на удачу не сбылась…
Сохраняя выдержку, он опустился на дно траншеи и под вой и грохот разрывов свернул цигарку…
— Что ж получается?.. Выходит, батальон разорван на три части, и бой от этого, естественно, усложнился… Теперь определить его исход не сможет и сам господь бог!.. Bо всяком случае тем, кто ворвался в траншеи, будет несладко… И сколько нас здесь, неясно…
Он только раз затянулся, как повыше в траншее послышались непонятные крики и близкая автоматная очередь стеганула сверху по брустверу.
— Похоже, нас начинают отсюда вышибать? — сказал он, бросая окурок. Выдернув из кобуры пистолет, Волошин выждал четверть минуты и, пригибаясь, побежал по зигзагообразным изломам траншеи.
На втором или третьем повороте он наскочил на присевшего бойца с примкнутым к винтовке штыком. Тот напряженно вглядывался вперед, откуда доносились крики и треск автоматных очередей. Несколько пуль разбили землю на бруствере, обдав их песком и пылью.
— Что там? — спросил Волошин.
Боец пожал плечами, держа наготове винтовку, сам, однако, не торопясь подаваться вперед, и Волошин крикнул ему:
— Давай назад, к пулемету!
Они с трудом разминулись в тесной траншее, на дне которой он с брезгливостью переступил через убитого, в распахнутой шинели немца, и на очередном повороте едва не угодил под густую очередь вдоль траншеи, успев, однако, отшатнуться за выступ.
Откуда-то спереди на него налетел лейтенант Круглов.
— Что такое, лейтенант?
— Дрянь дело, комбат! Жиманули обратно…
— Спокойно! — сказал Волошин, перегораживая траншею перед выскочившим следом бойцом, по щеке которого лилась на воротник кровь. — Спокойно. А ну, гранаты! Гранатами — огонь!
Боец что-то возбужденно кричал, поминая какого-то Лешку и машинально вытирая плывшую из разбитого виска кровь, по дальше не побежал, сорвал с брезентового ремня гранату и, матерно выругавшись, швырнул ее вдоль траншеи. Когда она грохнула за поворотом, спереди из-за колена выскочили еще двое, и в одном, что был без шинели, в измятой неподпоясанной гимнастерке, Волошин узнал Чернорученко.
— Чернорученко, ты что? Где Маркин?
Чернорученко вскинул на него недоумевающий взгляд и отвернулся.
— Там, — бросил он и, подхватив винтовку, выстрелил по траншее дважды. Туда же ударил из пистолета Круглов.
— Так. Отсюда ни шагу! — начинал чувствовать обстановку Волошин. — Отсюда ни с места. Вы поняли?
— Так точно, товарищ комбат, — сказал Чернорученко, перезаряжая винтовку.
— Да, положеньице! — сказал Круглов, стоя на одном колене в траншее.
Все держали оружие наизготовку. Первым возле излома стоял, пригнувшись, боец с окровавленной щекой, за ним Чернорученко. Волошин оглянулся, ища взглядом кого-нибудь сзади, и увидел лишь одного бойца из вчерашнего пополнения, глаза которого на смуглом лице смотрели удивительно спокойно, почти бесстрастно, будто все, что происходило вокруг, было для него делом давно привычным.
— По-русски понимаешь? — спросил Волошин.
— Понимаю, — тихо ответил боец.
— Давай по траншее за пулеметом. Вдвоем возьмете пулемет — и сюда. Понял?
Боец побежал, и Круглов с надеждой спросил:
— А патроны? Патроны хоть есть?
— На одну очередь.
— Так, сколько нас всего? — спросил Волошин. — Четверо? Кажется, бежало больше.
— Остальные там, — обернулся Чернорученко. — В блиндаже.
— В каком блиндаже?