Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Пять гибких пеньковых петель тихо покачивались над улицей, свисая с перекладины старой довоенной арки.

Двое полицейских откуда-то из дома приволокли колченогую скамью, но ее длины хватило лишь на два места под петлями, на третье бросили какой-то фанерный ящик, а на остальные поставили два нетолстых сосновых обрубка.

Там временем обреченные ждали. Сотников обессиленно смежил глаза, додумывая свое, недодуманное за двадцать шесть лет жизни.

Оказывается, смерть ничего не решает и ничего не оправдывает. Только жизнь дает человеку какие-то возможности, которые или осуществляются им, или пропадают напрасно. Смерть же лишает всего.

Да, смерть лишает всего, но согласиться с Рыбаком он не мог, это противоречило всей его человеческой сущности, его солдатской морали. И хотя и без того неширокий круг его возможностей становился все уже, все же возможность умереть честно оставалась с ним до конца. И он воспользуется ею как последним дарованным жизнью благом и уйдет из этого мира с незапятнанной совестью.

По одному их начали разводить вдоль виселицы. Под крайнюю петлю поставили притихшего, сосредоточенного в себе Петра. Рядом взобралась на конец скамьи Бася. У ящика оставили Демчиху. Немецкий солдат с помощью Рыбака повел Сотникова на край, к одному из двух чурбанов.

Но они еще не дошли до него, как сзади закричала Демчиха:

— Ай, паночки, простите! Простите дурной бабе, я ж не хотела, не думала!..

Ее плач заглушили злые крики начальства, что-то скомандовал шеф, и немец, ведший Сотникова, оставил его на Рыбака, а сам бросился к Демчихе. Будила и немцы поволокли ее к ящику. Стась хлопотал возле Петра и Баси.

Рыбак нерешительно подвел Сотникова к чурбану и остановился. Сверху свешивалась новенькая пеньковая удавка. Сотников бросил в сердцах уныло застывшему Рыбаку «держи» и кое-как взобрался на чурбан. Рыбак обеими руками обхватил чурбан снизу.

Вот как оно получилось — и кто мог подумать? Вчера они были друзьями, а сегодня один помогает вешать другого. И все потому, что он еще не расстался с надеждой выжить. Но разве может пойти впрок жизнь, купленная такою ценой?

Рядом все плакала, рвалась из рук полицаев Демчиха, что-то принялся читать по бумажке немец в черных перчатках. Шеренга стоявших в оцеплении немцев замерла. Шли последние минуты жизни, и Сотников жадным прощальным взглядом вбирал в себя неказистый вид местечковой улицы с пригорюнившимися фигурами людей в толпе, молодыми деревцами посадки, поломанным штакетником ограды, бугром намерзшего льда у колонки.

Сзади хлопотали полицаи, раздавались их злые командыокрики. Кто-то подошел к Сотникову и накинул на шею петлю. Вот и конец. Сотников перевел прощальный взгляд на людей — обычный местечковый люд в тулупчиках, ватниках, различных армейских обносках. Среди множества настороженных печальных лиц его внимание привлекла тонкая фигурка мальчика лет двенадцати в низко надвинутой на лоб старой армейской буденовке. Мальчик с детской завороженностью на бескровном болезненном личике следил за ними на виселице, и Сотников одними глазами улыбнулся мальцу — ничего, браток!

Сзади послышались команды, начинали вешать. Дико закричала Демчиха:

— А-а-ай! Не хочу, не хочу!..

Но ее крик вдруг оборвался, резко дернулась перекладина. Со стороны начальства снова раздалась команда, видно, она относилась к нему, Сотникову. Чурбан под ногами слегка пошатнулся — это не решался на свой последний поступок Рыбак.

— Прости, брат! — прошептал он. Небритое лицо его было растерянным и жалким.

— Пошел к черту! — коротко бросил Сотников и оттолкнулся здоровой ногой.

21

Рыбак выпустил подставку и отшатнулся — ноги Сотникова закачались рядом; сбитая ими шапка с головы Рыбака упала на снег. Рыбак, распластавшись на снегу, поспешно выхватил ее из-под ног повешенного, который уже успокоенно раскручивался на веревке. Рыбак не решился глянуть ему в лицо и видел только его зависшие в воздухе ноги — одну в растоптанном бурке и рядом — вывернутую пяткой наружу грязную посиневшую стопу. На коленях он отполз в сторону и с усилием встал.