Повелитель Норика. Гибель Астура

Бервулла поцеловал жуткую гадючью морду и – подойдя к мёртвому, сидящему на своём колу Хардубе – повесил, словно чёрное ожерелье, неподвижную ленту на шею казнённого. Ехидна слегка шевельнула чешуйчатым телом – она оказалась жива. Раздвоенная разда*(готск разда – язык) её пару раз высунулась из пасти и коснулась мёртвой кожи грэфа. Казалось, земь-яцер пробует на вкус страшный дар справедливого Бервуллы.

Северин появился точно в назначенное время, как-то незаметно вынырнув из сени раскидистого, покорёженного непогодой, векового дуба. Он, как и прежде, был бос и одет только в рваную ветхую власяницу. Тощий полупустой сакк болтался на плече праведника.

Шагал Северин споро, даже не опираясь на суковатую палку-хруггу, а лишь иногда раздвигая ею впереди себя сухую высокую, успевшую нарасти за лето, траву.

– Хайлз*( готск. хайлз – как приветствие, букв. возрадуйся)! – приветствовал латена Бервулла и поднял вверх правую руку.

Он стоял, опираясь левой дланью на мечис. Подле него находились статный юноша Хлибодар и седоусый суровый Хирдис. Внезапно все трое мужчин повалились перед нищим оборванцем на колени и склонили низко, до самой земли головы.

– Суровый, исповедуй, очисти от греха! – не смея вздымать влитса вверх, смиренно попросил главарь новоиспечённой хансы.

– Ваш идрига*(готск. идрига – раскаяние) похвален, но Северину исповедь не нужна. Мне ведомо то, что здесь произошло, – отвечал всезнающий бидагва, – а грех… Согрешил ты, или же наоборот – свершил благое дело? На чаши весов Господних ложатся наши поступки, а Божий промысел неисповедим. Поднимитесь с колен, дети мои, Иисус вас за это простит.

Он ткнул хруггой в сторону окоченевшего Хардубы, что возвышался неподалёку с чёрной шевелящейся лентой на шее и озирал мёртвым оком поросшие мрачным лесом горы.

– Вот мы и встретились, благородный грабитель, – словно к живому, обратился к лику*(готск. здесь – мёртвое тело, плоть) хлифтуса Северин, – вижу, по делам твоим тебе воздалось!

– Латены распяли Исуса-Бога на галге, – подал вдруг голос молчаливый Хирдис – откуда Исус, отмучившись, отошёл на небо. С этой же галги путь Хардубы только в одну сторону! В халлу*(готск. халла – ад (сравн. с более поздней «вальхаллой»))!

Старый пастух ткнул мечисом себе под ноги.

– Помолимся! – Божий человек преклонил колени. Его примеру незамедлительно последовали Бервулла, Хлибодар и Хирдис.

Троица обратилась к Богу – следуя своему варварскому обычаю – на родном языке. Поклоны мужчин были искренни и усердны. В отличие от латена, крестившегося на кафолический манер двуперстно, савроматы*(греч. савроматс – ящероглазые; возможно, так называли язвительные черноглазые эллины северян за их цвет глаз, ведь у рептилий радужная оболочка всегда светлого цвета) осеняли себя тремя фиграми*(готск. фигра – палец), сложенными в щепоть.

Однако Божий человек подобной мелочью ничуть не оскорбился. Он, словно не замечая нечестивого арианского обычая, продолжал безмятежно творить молитву. Вскоре уже глаза Северина увлажнились, на губах заиграла блаженная улыбка – слуга Христов полностью отдался общению с Господом, погрузившись в радостный, одному ему ведомый, экстаз.

Четверо мужчин возносили искреннюю молитву Христу, и каждый из них просил у Господа что-то своё. А неподалёку – словно вознёсшийся из мрачных подземелий демон-унхалпа – восседал на своей страшной галге лик грэфа Хардубы.

Северный берег Данувия – исконная территория варваров. Он мрачнее и круче южного, играющего разнотравьем полей, красующегося светлыми косами песчаных отмелей. Угрюмые, заросшие вековым лесом, бергахи*(готск. бергахс – холмы, гористая местность) вздымаются над бьющимися о прибрежные камни волнами. Не облагороженные тяжёлым трудом земледельца, редкие заливные луга испещрены коварными болотными трясинами.

Варвары не строят дорог. Лишь вдоль русла реки проходит некое подобие её – протоптанный многими поколениями воинственных белокожих северян, ганг. Временами сужавшийся до едва заметной тропки – местами же по нему могут пройти, легко разминувшись, всадники встреч друг другу.

Босой путник в нищенских лохмотьях бодро вышагивал этим самым гангом, уверенно петляя между гигантскими валунами, корневищами вывороченных непогодой деревьев и болотистыми, заросшими обманчивым тростником, глубокими лужами. Временами он ловко орудовал суковатой хруггой, расчищая себе путь среди колючих зарослей вездесущей травы ай-хватунди*(готск. ай-хватунди – репейник, чертополох).

Впереди, за видневшимся вдали каменным мостом – руками трудолюбивых латенов, рассёкшим своенравную реку поперёк водного хребта – показались в дрожащем мареве зубчатые бурги Астура.

Там начинался Прибрежный Норик. Узкая полоска земли, прижатая к спине водного титана склонами поросших лесом гор и каменистых круч. Бывшая провинция Империи – ветка, безжалостно оторванная от материнского ствола свирепой бурей. Ветка, ещё не умершая, но и не успевшая пустить корней. Малая частичка некогда великого, Римского мира.