Повелитель Норика. Гибель Астура

Земля сия за последние полвека успела пройти через многие лишения: она пережила страшный набег вандаланов, склонила выю пред готами Алариха, испытала на себе тяжесть карающей десницы римлянина Аэция и друзей его, гуннов.

Совсем же недавно, всего три года назад, Норику пришлось пропустить сквозь себя бесчисленные рати Аттилы, торопящегося на запад. Великий Гунн спешил в Галлию, дабы сразиться там, на Каталаунских полях, с бывшим своим товарищем Аэцием.

Через некоторое время его изрядно потрёпанное, но всё ещё великое числом, войско возвращалось этой же дорогой обратно. Всё, до чего могла дотянуться рука голодного и озлобленного гунна на марше – было съедено, вытоптано, уничтожено. Лишь вследствие крайней спешки, гуннскому войску не удалось полностью разорить Норик, изрядно всё же им опустошённый.

Теперь Гунн отошёл в мир иной, а многочисленные отпрыски его грызутся за наследство с бывшими соратниками. Но, можно дать голову на отсечение – рано или поздно, варвары снова заявятся в Норик.

Их мир, ежегодно изрыгающий из своей мрачной утробы многие тысячи голодных, не боящихся крови сынов, методично отхватывет кусок за куском от римского тела, ненасытностью своей когда-то поглотившего даже гигантскую средиземную лужу. Тела, уже теряющего силу, однако ещё живого и жирного.

Паннонский лимес недавно рухнул – вездесущие гунны постарались и тут. Укреплённая линия бургусов, каструмов и кастелло, растянутая от Виндобаны до далёкого Сингидума*(Сингидум – Белград) на три сотни миллепассус, перестала существовать. Пограничные провинции погрузились в хаос и безначалие.

После этого события в обоих Нориках – Прибрежном и Внутреннем – а так же в соседней Реции, власть императора тихо и как-то незаметно умерла. Высшие сановники покинули эти, ставшие неспокойными земли. Отступая перед грядущим нашествием варваров, они ушли в Италию – прихватив, для своей пущей безопасности, бОльшую часть городских гарнизонов.

Власть сосредоточилась в руках местных городских советов – декурионов. Всякое их сношение с центром было прервано варварами, которые, захватив и обжив верхние долины Альп, образовали собой некую цепь, отсекшую данувийские провинции от Италии. Из центра более не поступало ни приказов, ни требований.

Легионеры, оставшиеся от прежних гарнизонов, рассеялись по укрепленным городам и каструмам. Лимитаны*(лимитан (от лимес, граница) – служащий пограничных войск Римской Империи) тянули привычную лямку, худо-бедно препятствуя свободному передвижению мелких разбойных бриггандупусов из-за Данувия. Но каждый город жил отдельно от другого – не было между ними ни единства власти, ни согласия. Солдаты остались без следовавшего им жалованья – сей прискорбный фактум так же не содействовал подъёму боевого духа.

Конечно, Норик ещё считался частью империи, но умные люди понимали: это не более чем фантом. И чем дальше, тем больше южный берег походил на своего угрюмого северного собрата, сплошь покрытого лесом и заросшего злой травой ай-хватунди.

Дойдя до переправы, путник присел на валун передохнуть. Толстые тёсаные доски, коими был застелен каменный мост – почерневшие от времени и непогоды, но ещё достаточно крепкие – вели к противоположному берегу.

На той стороне, неподалёку от моста, зарываясь прямо в реку, вздымались крепостные стены Астура. Высокий сплошной палисад из вертикально поставленных, обожжённых доостра, гигантских стволов, обложенных снизу каменными плитами, а сверху – обмазанных толстым, не менее локтя, слоем глины. По углам стен, а так же возле подъёмных врат*(от готск. "вратон", путешествовать, вход для путников), на входе в город возвышались каменные бурги. Зубчатые кромки их протыкали серое, моросящее дождём небо.

Речная заводь – глубокий разлив Данувия, используемый сметливыми горожанами, как порт – была заполнена множеством корабов, больших лодий и малых лодок. Астур – город торговцев, город-склад, лежащий на входе в длинное ущелье, что пролегло между руслом Данувия и последними отрогами Цеттии. Казалось, жители города были надёжно защищены от любых напастей. Что ж, дай-то Бог!

Странник поднялся с камня и, перекрестившись, зашагал в сторону городских врат. Однако далеко уйти он не смог – на мосту дорогу ему преградили измождённые тени, видом своим напоминающие призраков. Четверо грязных, истощённых и еле живых людей – воистину, это были привидения во плоти!

– Хлеба! Ради Бога, еды! Господин, дайте хотя бы маленький кусочек хлебушка! – вцепился в плечо Божьего человека один из них.

Говорил только он, остальные молчали. Может быть, потому, что и говорить-то уже были не в силах?

Северин встал, как громом поражён. Его, одетого в рваное платье и босоногого, назвали господином? До какой же степени лишений должны были дойти эти несчастные, чтобы просить подаяния у нищего?!

– Братья во Христе! Я отдам вам последнее, что у меня есть!

С этими словами он спешно полез в свою суму и достал оттуда чёрствую краюху. Разломав её на части, подал несчастным. Из глаз Божьего человека текли обильные слёзы, но он даже не пытался их вытереть.