Повелитель Норика. Гибель Астура

Призраки накинулись на хлеб, словно дикие звери на добычу. Скоро уже было съедено всё до крохи – от Северинова подаяния не осталось даже запаха.

– Благодарим, господин, – просипел тот, что ещё умел разговаривать.

– Кто вы, несчастные? Что с вами стряслось? Почему вы, как в пустыне, погибаете от голода прямо под стенами города?

– Кто мы? Мы бездомные, чьи жилища сожгли. Безземельные, чьи поля вытоптали. Безродные, чьи семьи вырезали. Вот кто мы такие. Спим, где придётся, едим, что найдётся. Сегодня под мостом, завтра под кустом.

– Почему вы умираете с голода? Что случилось с сердцами здешних обитателей – тех, кто имеет лишний кусок хлеба, но не желает им делиться с братьями своими во Христе?

– Добрый человек, нам никто нам не поможет. Времена нынче голодные, лихие – каждый печётся только о себе. Мало кто из жителей Норика помнит ещё о таких христианских добродетелях, как милосердие. Бездомных же много, слишком много.

– Но, ведь уже зима наступает на пятки! А в Альпийских горах, не в пример египетской Александрии, зимы весьма суровы.

– Никто из нас не надеется пережить зиму. Мы все умрём с наступлением холодов – эта трагедия повторяется из года в год. Ещё раз благодарим тебя, господин. Извини, у меня мало сил для разговоров. Всего тебе доброго!

– Спаси Бог вас, несчастные! – Божий человек осенил крестным знамением группу хмурых людей-призраков. Слёзы всё текли из очей его, пробив грязные дорожки на щеках и теряясь в густой бороде.

– Встать! – ланцея*(ланцея – длинное (до 2,5 м) копьё, получившее распространение в эпоху поздней античности, имело широкий наконечник характерной ланцетовидной формы) стражника преградила путь страннику.

Северин послушно остановился. Одетый в нищенское рубище, босоногий – смиренно предстал он под стенами Астуриса.

Рослый воин в медном глухом, явно старинном кассисе, не убирая ланцеи, уставился на путника. Начинать расспросы он, по всей видимости, не торопился. Праведник замер в ожидании, потупив взор. Наконец, страж врат подал голос.

– Кто? Куда идти? Что делать?

По выговору его, донельзя испорченной латыни, можно было понять – это однозначно не латен.

– Я путешественник, странствующий по миру. Вратон, понимаешь? Добрый христианин и Божий человек. Моё имя – Северин, а направляюсь я в пределы империи. Астурис – первый римский город, на землю которого ступит моя нога после долгой разлуки с родиной. Приютит ли сей гард бедного странника, дадут ли крышу над головой и кусок хлеба добрые жители своему брату во Христе?

Северин умышленно вставил в свою прочувствованную речь несколько варварских словечек, рассчитывая тем самым максимально упростить стражнику понимание смысла сказанного. Однако он напрасно старался, ибо собеседник его оказался далеко не савроматом.

– Ох ты, Господи! – Божий человек не смог сдержать изумлённого возгласа.

Тем временем страж, стянув с головы свой древний – пожалуй, что ещё времён этрусков – шлем, уставился на босые ноги странника. Лицо его было черно! Толстые губы растянула глупая улыбка, обнажая белые, как альпийский снег, зубы.

Праведник за свою жизнь повидал немало. Конечно, во время своих странствий встречал он и чёрных людей. Но здесь, на самом краю Римского мира, среди белых варваров, он никак не ожидал встретить исконного, чёрного как ночь мавра!

Стражник, совершенно не обращая внимания на эмоции путника, продолжал разглядывать его ноги. Теперь стало понятно, почему он снял кассис. Уроженец жаркой Африки не верил своим глазам. Его мозг отказывался воспринимать наглядный фактум, ибо на осеннем морозе босиком в Норике могут ходить только самоубийцы!

Божий человек шагнул в сторону врат. Чёрный лимитан, словно бы опомнившись от наваждения, тут же выставил копьё вперёд себя.

– Стоять!

Правой рукой он крепко держался за ланцею, левой же – пытался надеть на голову несуразный, похожий на медное ведро, шлем.

Северин послушно замер.

– Кто? Куда идти? Что делать? – шлем уже был на голове лимитана.

Правда, смотровые прорези его находились где-то в районе уха и возле затылка. Чёрный стражник безуспешно пытался поправить свой головной убор левой рукой.

Праведник, перекрестившись, шагнул за врата. Астур принял гостя, под бесноватые крики чёрного лимитана.

– Стоять! Кто? Куда идти? Что делать?!

Северин шагал тесной улочкой, иногда почти протискиваясь между бревенчатыми хузилами*(готск. хуз – дом, хузила – домишко), буквально лепившимися друг к дружке.

Детишки различного пола и возраста – начиная от совсем уж малых, и заканчивая возрастными балбесами с пробивающимися усиками – следовали за ним по пятам. Они теперь составляли свиту Божьего человека. Свиту, выросшую за короткое время, словно снежный ком – причём, крайне непочтительную.

Путник старался не обращать внимания на идиотские выкрики и глумливые смешки юных астурийцев, ибо понимал – это дети. Он даже не среагировал, когда наиболее храбрый из сорванцов исподтишка дёрнул его за ветхую полу власяницы. Однако после того, как карапуз с зелёным пузырём под носом запустил ему в спину комком грязи, терпение Божьего человека истощилось.