После непродолжительного молчания господин Летелье открыл глаза и обнаружил, что на лице Луи Куртуа, обычно таком непроницаемом, застыло выражение крайнего изумления.
– Чертовски деформированный, не так ли? – сказал астроном. – Мне не удалось нащупать ни глаз, ни рта…
– Да, глаз нет, – взволнованным голосом подтвердил слепец. – Как и рта… Но удивительнее другое. Лицо… его черты… так грубо вылеплены… и какие-то комковатые… Да, и вот что, господа, – он ведь одет или мне показалось?
– Одет? Еще бы!
– Разумеется!
– Конечно!
– Так вот, пощупайте сами: между кожей лица и тканью костюма нет никакой разницы… да и кожа рук – такая же…
–
– Это уж точно, – поморщившись, подтвердил герцог д’Аньес. – Он весь бугристый, липкий…
– Ха! Так это… и не одежда вовсе, – заметил слепец. – Это составляет с ним единое целое… Та же консистенция, та же субстанция! Это нечто мягкое, рыхлое, состоящее из грубо спрессованных комьев… И эти комья… клубки… Ха! – вскричал он. – Мне удалось один из них ухватить! – Его цепкие пальцы схватили пустоту в области невидимой груди. – Держу!.. Отделяю… Потихоньку идет!.. Вот… Черт, выпустил!
Что-то с резким звуком впечаталось в потолок.
– Приклеился, как и тот сарван из Гран-Пале, что пробил витраж, – продолжал Луи Куртуа. – Теперь здесь, в груди, на месте этого комка, образовалась полость…
– Нужно его снять, – решил астроном. – С помощью стремянки…
Но слепец уже говорил, снова скрючивая свои белые пальцы:
– Не нужно: я уже подцепил другого… который от меня не ускользнет… Ох!.. Боже правый!..
– Что там? В чем дело?
Трое его спутников смотрели на руки, затем на физиономию слепого коллеги. Его пальцы лихорадочно дрожали, лицо позеленело от ужаса. Содрогнувшись от отвращения, он отпрянул, пальцы его разжались, и снова что-то с резким хлопком ударилось в потолок.
– Фу! – Он дрожал так, словно его голого выставили на мороз. –
Они отошли от невидимого трупа.
Призвав на помощь всю свою энергию, господин Летелье быстро приблизился к решетке, на которой цепи повторяли очертания ужасного сарвана.
– Ну же, смелее!.. Мы должны знать, как все это…
И он один продолжил эту вызывающую отвращение ручную работу. Затем, комментируя свои открытия, он произнес слова, которые будут жить вечно:
– Нет-нет… Вы правы, мсье:
– Уж лучше пусть пауки будут! – пробормотал герцог д’Аньес.
Астроном продолжал:
– Их словно спрессовало в плотный сгусток в тех самых позах, в каких они и находились в момент воздушного столкновения… Они спутаны на манер тех небольших полевых паучков, сборище которых на спине матки образует омерзительную копошащуюся шерсть. Но перед нами – одно создание, состоящее из нескольких членистоногих… Членистоногих, сгруппировавшихся в форме человека! Причем человека одетого! Просто не верится!..
– Так что же получается: наших детей мучают какие-то пауки? – возбужденно воскликнул доктор.
Нарушая воцарившуюся тишину, господин Монбардо заметил:
– Робер это предчувствовал, когда говорил:
Еще недавно господин Монбардо возмущался тем, что сарванами могут быть люди; теперь он бы желал этого всем сердцем.
Пауки! Пусть и смышленые, цивилизованные, но все же!..
Пауки! Ничего мерзостнее и представить себе невозможно!
Их отвращение возросло еще больше, когда герцог, надев перчатки, оторвал от
Весь покрытый этой пурпурной смесью, небольшой монстр предстал перед ними во всей красе – кровоточащий и студенистый. Он показался им, уже знавшим про все гнусности аэриума, столь отвратительным, что его выбросили в окно. Отягченной своей липкой ношей, он начал медленно подниматься к звездам – к надвоздушному миру – и вскоре затерялся в ночи, расцвеченной изысканными огнями. Набравшись храбрости, слепец принялся снова ощупывать оболочку сарвана, и его ловкие руки сами стали напоминать двух пятилапых пауков, живущих собственной жизнью во имя разгадки тайны.
– Но к чему эта человеческая форма? – все повторял доктор Монбардо. – Зачем?