Повесть о двух городах

"'Doctor, they are very proud, these Nobles; but we common dogs are proud too, sometimes.	- Гордецы они, доктор, эти дворяне, но и у нас, бедных тварей, тоже есть своя гордость.
They plunder us, outrage us, beat us, kill us; but we have a little pride left, sometimes.	Они грабят нас, унижают, бьют, убивают, и все-таки мы еще не совсем потеряли гордость.
She-have you seen her, Doctor?'	А она - вы ее видели, доктор?
"The shrieks and the cries were audible there, though subdued by the distance.	Крики больной доносились и сюда, хотя несколько заглушенные расстоянием.
He referred to them, as if she were lying in our presence.	Он говорил о ней так, как будто она лежала здесь же.
"I said, 'I have seen her.'	- Да, видел, - сказал я.
"'She is my sister, Doctor.	- Это моя сестра, доктор.
They have had their shameful rights, these Nobles, in the modesty and virtue of our sisters, many years, but we have had good girls among us.	Наши господа много лет пользовались своим постыдным правом, надругались над невинностью наших сестер, но и у нас есть порядочные честные девушки.
I know it, and have heard my father say so.	Я и сам это знаю, да и отец мой то же говорит.
She was a good girl.	И сестра моя была честная девушка.
She was betrothed to a good young man, too: a tenant of his.	И она была помолвлена с хорошим честным парнем из его крестьян.
We were all tenants of his-that man's who stands there.	Все мы его крестьяне, вот этого маркиза, что стоит здесь.
The other is his brother, the worst of a bad race.'	Тот, другой - его брат, из всего их злодейского рода хуже его нет и не было.
"It was with the greatest difficulty that the boy gathered bodily force to speak; but, his spirit spoke with a dreadful emphasis.	Юноше стоило невероятных усилий говорить. Но дух его еще не был сломлен, и он придавал его словам страшную, потрясающую силу.
"'We were so robbed by that man who stands there, as all we common dogs are by those superior Beings-taxed by him without mercy, obliged to work for him without pay, obliged to grind our corn at his mill, obliged to feed scores of his tame birds on our wretched crops, and forbidden for our lives to keep a single tame bird of our own, pillaged and plundered to that degree that when we chanced to have a bit of meat, we ate it in fear, with the door barred and the shutters closed, that his people should not see it and take it from us-I say, we were so robbed, and hunted, and were made so poor, that our father told us it was a dreadful thing to bring a child into the world, and that what we should most pray for, was, that our women might be barren and our miserable race die out!'	- Вот этот человек, что стоит здесь, грабил нас без зазрения совести, как все эти знатные господа грабят нас, ничтожных тварей, облагают нас чудовищными податями, заставляют работать на себя без отдыха и все даром. Нам нельзя было молоть свое зерно нигде кроме как на его мельнице, его птица кормилась на наших полях, но не приведи бог кому-нибудь из нас завести свою, хотя бы одного куренка, у нас не было ничего своего, нас обирали до нитки, а если в кои-то веки кому-нибудь из нас случалось раздобыть кусок мяса, мы ели его тайком, заперев двери и окна, чтобы никто не видел, не то тут же явятся господские слуги и отнимут. До того уж нас разорили и забили, до такой нищеты мы дошли, что отец нам часто говорил, на такую жизнь детей рожать - только горе плодить, и мы должны бога молить, чтобы наши женщины бесплодными были и чтобы весь наш люд горемычный поскорее вымер.