Повесть о двух городах

The Vengeance and the Juryman, looking after her as she walked away, were highly appreciative of her fine figure, and her superb moral endowments.	И пока она не скрылась за углом, Месть и Жак Третий стояли и смотрели ей вслед, восхищаясь ее статной фигурой, ее добродетелями и достоинствами.
There were many women at that time, upon whom the time laid a dreadfully disfiguring hand; but, there was not one among them more to be dreaded than this ruthless woman, now taking her way along the streets.	Многих женщин изуродовало то страшное время, но ни одну из них оно не превратило в такое опасное чудовище, как эту жестокую матрону, которая сейчас торопливо шествовала по улицам.
Of a strong and fearless character, of shrewd sense and readiness, of great determination, of that kind of beauty which not only seems to impart to its possessor firmness and animosity, but to strike into others an instinctive recognition of those qualities; the troubled time would have heaved her up, under any circumstances.	Бесстрашная, решительная, властная, она была одарена от природы умом проницательным, острым, непреклонной волей и той своеобразной красотой, которая не просто отражала эти ее суровые черты, но и мгновенно давала их почувствовать всякому, кто бы на нее ни взглянул; в то смутное время она показала бы себя при любых обстоятельствах.
But, imbued from her childhood with a brooding sense of wrong, and an inveterate hatred of a class, opportunity had developed her into a tigress.	Но, с детства вынашивая чувство затаенной обиды и смертельной ненависти к господам, теперь, когда наконец-то можно было дать волю этим чувствам, она превратилась в настоящую тигрицу.
She was absolutely without pity.	Она не знала жалости.
If she had ever had the virtue in her, it had quite gone out of her.	Если когда-нибудь ей и было доступно это чувство, она давно подавила его в себе, и от него не осталось и следа.
It was nothing to her, that an innocent man was to die for the sins of his forefathers; she saw, not him, but them.	Ей ничего не стоило предать в руки палача ни в чем не повинного человека и лишить его жизни за грехи предков.
It was nothing to her, that his wife was to be made a widow and his daughter an orphan; that was insufficient punishment, because they were her natural enemies and her prey, and as such had no right to live.	Ей ничего не стоило сделать вдовой его жену, а дочь сиротой; мало того, она считала это недостаточной карой, ведь это были ее исконные враги, ее добыча, и она не желала выпустить их из своих рук живыми.
To appeal to her, was made hopeless by her having no sense of pity, even for herself.	Тщетно было бы умолять ее сжалиться, она не умела жалеть, она и к себе никогда не испытывала жалости.
If she had been laid low in the streets, in any of the many encounters in which she had been engaged, she would not have pitied herself; nor, if she had been ordered to the axe to-morrow, would she have gone to it with any softer feeling than a fierce desire to change places with the man who sent her there.	Если бы в какой-нибудь уличной стычке, в уличном бою, в которых ей не раз приходилось участвовать, она оказалась побежденной, она не пожалела бы себя; если бы ее завтра отправили на гильотину, она, всходя на эшафот, чувствовала бы не страх, не скорбь, а яростное желание поменяться местами с тем, кто послал ее на смерть.
Such a heart Madame Defarge carried under her rough robe.	Вот какое сердце билось в груди мадам Дефарж под грубой одеждой.
Carelessly worn, it was a becoming robe enough, in a certain weird way, and her dark hair looked rich under her coarse red cap.	Она мало заботилась о своей одежде, но тем не менее платье было ей к лицу, под стать ее суровой красоте, а густые черные волосы буйными прядями выбивались из-под красного колпака.