Повесть о Федоте Шубине

— Ночевать ты будешь у нас в колонии. Там живут наши пенсионеры. Будь спокоен.

— Федотушка, как я рад, ты бы знал!

— Еще бы, я тоже. На чужой сторонушке рад своей воронушке.

— Ха, Федот, ужели я ворона?

— Это так пословица говорит.

— Знаю. Ну-ка, разбери по-ихнему, что тут на этой кружке написано?

Федот прочел и перевел:

— Это, если по-нашему понимать, то означает: «Пей, но не упивайся».

— Видишь, вот какое справедливое упреждение. Рассчитывайся и не заказывай более. Пойдем отсель на чистый воздух, проветримся до вечера, а спать к тебе, так и быть.

Они вышли из таверны, покачиваясь и обнявшись. Надвигались сумерки. Длинные тени башен ложились поперек площадей. Но было еще людно на улицах. Фонтаны шумно и высоко вздымали искрометные брызги; на бульварах слышались звуки скрипок и выкрики продавщиц цветов.

— Хорош город! — одобрительно сказал Дудин, остановясь с Шубиным напротив собора Петра. — Весьма прекрасен! Куда краше нашего Архангельска. Зато Двина у нас не чета этой речонке Тибру. Тьфу, что это за река? Муть одна. То ли дело Двина! — И, на минуту забывшись в разговоре с самим собой, Дудин расправил усы, запел, как бывало в Соломбале у архангельского корабельного пристанища:

Как у морюшка-моря Белого,
Как у города у Архангельсково,
Жила мати-хозяюшка дородная,
Ой, богатая вдовица богомольная.
А у той-то вдовицы было семь сынов,
Семеро сынов да восьмая дочь.
Сыновья пошли все разбойничать,
Мать выдала дочь за норвежанина…

— Что я распелся, как дома? Ты бы унял, Федот. Может, песни тут петь не положено?

— Положено! Пой, знай, пой!

— Не стану.

— Ну, вольному воля, а пьяному рай. Только в Риме никаким песням запрету нет. В Риме скопились граждане всего мира. Сам видишь, кого тут нет… Народ со всего света, и все как у себя дома.

— Ох и ученый стал ты, Федот. Прости меня, но я как-то себя нескладно при тебе чувствую. И я видел свет, и этими руками сколько, ты бы знал, я турок укокошил, а вот учености не достиг. У меня путь не тот. Прости меня, я не из зависти говорю…

Шубин еще крепче прижал к себе Дудина и сказал:

— Ты, братец, не обижай меня такими речами. Не ищи во мне барина. Душу с холмогорской закваской никакие академии, никакие чужие страны из меня не вытряхнут. Я — Федот, и именно тот, тот самый Федот!..

— Добро слушать тебя. Черт! Как я рад! Да за какие такие праведные дела мне такая встреча! Господи!.. Федот, дружище, я десять дней тут в Риме. И ничего не пойму. Пойдем вон на ту гору за каменный мост, где круглая крепость, покажи Рим, расскажи, где чего есть. А я ведь в Холмогорах прежде тебя буду и там всем, всем поведаю о Риме и о нашей встрече.

Они пошли от собора Петра на Ангельский мост и поднялись на холм, где возвышалась древняя цитадель.

— Отсюда хорошо город виден, — сказал Шубин, обращаясь к земляку. У стен крепости они сели на мраморный обруб колодца, освежились, умывшись холодной водой.

— Эта крепость называется Сент-Анжело, иначе Энгелсбург. За бастионом в башне хранятся ценности папы, корона, архивы, миллионы денег. Всего в Риме около трехсот церквей. Главных из них семь. Будет время — походи, погляди. Вон там, около собора, где были с тобой, дворец Ватиканский, а в нем двенадцать тысяч палат и во всех художественные и книжные богатства.

— Богат ихний папа! Сколько ему денег идет от молящихся! — удивился Дудин.