Не включая электричества, я сидел там в сумраке, и перед моими глазами – картина за картиной – проходил конец ее жизни. В те дни я уже пытался понять то, о чем никогда не говорилось у нас в семье – ни между мной и мамой, ни между мной и отцом. По-видимому, и между собой они не говорили об этом.
Всякий раз, перечитывая начало рассказа Агнона “Во цвете лет”, я возвращаюсь в последний год жизни моей мамы.
Во цвете лет умерла мать моя. Тридцать лет и один год было ей, когда умерла она. Скудны и безрадостны были дни двух ее жизней. Целый день сидела она дома, не покидая его. Друзья и соседи не заходили навестить ее, отец никого не приглашал и не благословлял входящих. В безмолвии застыл наш печальный дом, и двери его не отворялись для чужих. Мать моя лежала на кровати, речи ее были немногословны… Как любила я ее голос. Много раз открывала я двери, просто чтобы спросила она, кто пришел. Иногда покидала она свое ложе и садилась у окна.
Строки эти я сейчас переписываю из тоненькой книжки, выпущенной издательством “Шокен” в серии “Малая библиотека”. На первой странице Шмуэль Иосеф Агнон написал посвящение моим матери и отцу. После смерти отца я забрал себе его библиотеку, в том числе и эту книжечку.
С того дня, как открыл я “Во цвете лет” (было мне тогда около пятнадцати), я сравнивал себя с Тирцей. В своей книге “Начинаем рассказ” я написал немного о Тирце и немного о том мальчике, каким я был в последние годы жизни моей мамы.
…Отношение Тирцы к матери – религиозное. В начале рассказа она боготворит ее образ, обряд ее уединения у окна, ее одежду, белье… Мистическая таинственность, окутывающая утонченное и бесповоротное исчезновение матери, вызывает у Тирцы сильное душевное потрясение, в конечном счете определившее и ее судьбу: после смерти матери Тирца будет стремиться слиться с ее образом – до полного отказа от самой себя. Религиозное отношение не допускает никакой реальной близости между дочерью и матерью – или, быть может, именно отсутствие близости приводит к тому, что с самого начала отношение Тирцы к матери сводится к поклонению. Мать погружена в свою болезнь, в свои печаль и тоску, ее не интересует близость с дочерью, более того, она не замечает самого ее существования, она не отзывается на попытки девочки привлечь к себе ее внимание… Голос Тирцы – единственные звуки, которые слышит мать, помимо скрипа двери, открываемой “много раз” (в доме, где “двери для чужих не отворялись”). Это голос детский, смешливый – мать агонизирует, а дочь забавляется… Тирца выглядит в начале рассказа девочкой заброшенной: отец полностью сконцентрирован на матери, а мать погружена в свою любовь и обряды прощания, родственники и друзья почти совсем не замечают Тирцу.