Повесть о любви и тьме

И ни разу она ничего не купила – во всяком случае, во время наших совместных путешествий, в которых я выступал в качестве сопровождающего лица, советчика, конфидента. Наверное, у нее просто не было денег. А может, примерочные кабинки в иерусалимских универмагах были для тети Греты тем же, чем был для потрепанной куклы волшебный замок, который я возводил на циновке.

* * *

Такое повторялось, пока однажды – дело было ветреным зимним днем, когда в мареве серого света стайки опавших листьев скорбно шуршали вдоль тротуаров, – не прибыли мы, тетя Грета и я, рука об руку, в роскошнейший и огромнейший магазин женской одежды, расположенный в арабском христианском квартале. Тетя Грета тотчас нырнула в волны халатов, ночных сорочек, цветастых платьев. Перед тем как скрыться в кабинке, она обчмокала меня мокрыми поцелуями, усадила на низенькую скамеечку и уединилась за тяжелым темным занавесом.

– Ты ведь обещаешь мне, что никуда не уйдешь, правда? Посидишь тут тихонечко и не станешь разговаривать с незнакомыми людьми, пока тетя не выйдет, став еще красивей, да? И если будешь хорошим мальчиком, то получишь от тети маленький сюрприз, угадай – какой?

И вот сидел я, дожидаясь тетю Грету, грустный и покорный, как вдруг мимо, дробно постукивая каблучками, прошла девочка. Она была нарядная, точно сегодня праздник Пурим. Она была даже ниже меня, а мне и четырех еще не исполнилось. И на какой-то мимолетный миг мне причудилось, будто губы ее накрашены ярко-красной помадой. Но как такое возможно? И у нее была самая настоящая грудь. И фигура совсем не детская, напоминающая скрипку. А ее маленькие ножки были обтянуты нейлоновыми чулками со швом сзади. И обуты в остроносые туфельки на каблучках. Никогда прежде я не видел такой девочки-женщины – слишком маленькая, чтобы быть женщиной, и слишком взрослая для девочки. Потрясенный, не в силах оторвать от нее взгляда, я зачарованно встал и последовал за этой малышкой. Я хотел увидеть еще раз то, что увидел, или, точнее, то, чего я почти не увидел. Я хотел увидеть ее поближе, как следует рассмотреть. И еще я хотел, чтобы и она увидела меня. Мне хотелось сделать или сказать ей нечто такое, что заставит ее удивиться: в моем репертуаре уже имелась парочка проверенных выступлений, с помощью которых мне удавалось вызвать восторг взрослых, да еще пара трюков, неплохо воздействовавших на детей, особенно на маленьких девочек.

Нарядная крошка порхающей походкой миновала ряды полок, ломившихся под тяжестью рулонов тканей, и направилась к одному из проходов, похожих на пещеру. Вход в пещеру перекрывали высоченные стойки-колонны с грудами платьев. От колонн-стволов отходили ветви, сгибавшиеся под тяжестью листвы – тканей всех цветов и оттенков. Несмотря на громоздкость, эти колонны могли поворачиваться, стоило их только толкнуть.

Это был мир женщин – лабиринт из нарядов, душный, темный, пропитанный сладкими ароматами. Лабиринт из бархата и шелка ветвился множеством тропок, пробитых в горах одежды. Запахи шерсти, фланели и нафталина смешивались со смутными, ускользающими ароматами, которые звучали отчетливей в чащобе первобытных лесов из платьев, кардиганов, рубашек, юбок, шарфов, косынок, шалей, лифчиков, купальных халатов, корсетов, поясов для чулок, нижних юбок, пеньюаров, жакетов, пальто, меховых манто. Шелест шелков, их шепот, легкое движение были подобны нежному дуновению морского ветерка.

* * *

То и дело на моем пути возникали маленькие альковы темноты, прикрытые занавесками. То тут, то там в конце извилистого туннеля помаргивала тусклая лампочка. То тут, то там ответвлялись темные боковые переходы, узкие замысловатые тропинки в джунглях, ниши, тесные склепы, запечатанные примерочные, всякого рода шкафы, этажерки, прилавки. И еще было там множество углов, закрытых ширмами и тяжелыми шторами.

Топоток нарядной малышки был стремительным и уверенным – тук-стук-так (а я, словно в лихорадке, слышал: “Иди-иди-приди!..” и насмешливое: “Ты мал, ты так мал…”). Это точно не были шаги маленькой девочки, но, глядя ей в спину, я окончательно убедился, что она, несомненно, меньше меня. Всем сердцем своим я рвался к ней. Всей душой жаждал я совершить нечто такое, чтобы глаза ее распахнулись от изумления.

Я уже почти бежал, стараясь поспеть за нею. В голове моей вовсю бушевали сказки о принцессах, которых рыцари, подобные мне, вызволяют из пасти дракона, освобождают от чар злых колдунов. Я должен, должен был догнать ее, увидеть наконец лицо этой феи. Чем я могу услужить ей? Убить ради нее дракона, а то и двух? И завоевать ее вечную благодарность. Я боялся навсегда потерять ее во мраке лабиринта.

Я не понимал, заметила ли малышка, лихо несущаяся кривыми тропками в чащобе одежды, заметила ли она храброго рыцаря, неотступно следовавшего за ней. Если и заметила, то не подала ни малейшего знака, ни разу не обернулась она в мою сторону. Ни разу не оглянулась.

И вдруг фея наклонилась к подножию дерева, раскинувшего ветви с плащами, и в одно мгновение ее поглотила густая шелестящая листва.