Повесть о любви и тьме

В глубине такой тьмы и такой тишины я не бывал никогда, ни разу за все годы, что минули с того дня. Ибо то не был ночной мрак, который обычно черно-синий, и почти всегда в нем видны какие-то мерцания, пунктирными точками возникающие в ночи. А еще в ночи есть звезды, и светлячки, и фары автомобилей, и окна соседних домов… И всегда можно проложить путь от одной глыбы тьмы до другой с помощью этих мерцаний, проблесков дрожащих огней.

Но только не здесь – здесь было дно черного моря чернил.

И тишина не походила на ночную тишину, в недрах которой всегда гудит далекий насос, и стрекочут цикады, и выводит рулады хор лягушек, и лают собаки, и глухо тарахтит мотор, и звенят комары, и где-то далеко плачет шакал.

Здесь я был заперт не в утробе живой, трепещущей, темно-фиолетовой ночи, а в утробе тьмы темени. Тишина самой тишины объяла меня – тишина, которую можно обрести только на самом дне чернильного моря.

* * *

Как долго это длилось?

Сегодня спросить уже некого. Грета Гат погибла в 1948-м, во время Войны за независимость, когда еврейские кварталы Иерусалима были в осаде. Снайпер Иорданского легиона с черной кожаной портупеей, в кафие – красно-белом клетчатом арабском платке, этот снайпер направил пулю со стороны Школы для полицейских, стоявшей на линии прекращения огня. Пуля, как рассказывали у нас в квартале, вошла в левое ухо и вышла через глаз. И по сей день, когда я пытаюсь представить себе ее лицо, меня ввергает в ужас этот вытекший глаз…

Нет у меня сегодня и возможности выяснить, где в Иерусалиме шестьдесят лет назад располагался тот магазин женской одежды со всеми своими лабиринтами, нишами, пещерами, лесными тропами. Был ли этот магазин арабским? Или армянским? Что ныне находится на том месте? Что случилось со всеми этими чащобами и извилистыми туннелями? А эти ниши за тяжелыми портьерами, и прилавки, и примерочные кабинки? А та конура, в которой я был заживо погребен? Ведьма, прикинувшаяся феей, за которой я следовал и от которой потом спасался… Что сталось с первой моей соблазнительницей? С той, что заманила меня в самый центр лабиринта, а там позволила мне взглянуть в ее лицо? И ведь, по сути, это я, прикоснувшись к ней взглядом, обратил ее в страшилище – в мертвую лисицу, злобную и коварную, но в то же время до того несчастную, что сердце разрывалось.

* * *

Вероятно, тетя Грета испытала дикий ужас, когда, явившись из своего горнила в облегающем платье со сверкающими блестками, не нашла меня подле примерочной. На том месте, к которому пригвоздила меня, – на плетеном стульчике перед кабинкой. Можно не сомневаться, что она перепугалась до смерти, лицо ее мгновенно залилось краской. Что случилось с мальчиком? Ведь он всегда был такой послушный и дисциплинированный, не проявлял склонности к авантюрам, да и вообще совсем он не из отчаянных храбрецов…

Можно предположить, что поначалу тетя Грета пыталась найти меня сама: возможно, подумала, что ребенку надоело ее ждать и он решил сыграть с ней в прятки, чтобы наказать ее за столь долгое отсутствие. Наверняка проказник прячется за стеллажами. Нет? Может, среди пальто и пиджаков? Или же не прячется, но пялится на полуголые манекены? Или пробрался к витрине, чтобы через стекло поглазеть на прохожих? А может, мальчик просто пошел искать туалет? Или захотел попить. Мальчик же разумный и вполне ответственный, тут уж ничего не скажешь, да вот беда: слишком уж рассеянный, вечно погружен в свои фантазии, плутает в вымышленных историях, которые я ему рассказываю, а то и сочиняет их сам для себя. А вдруг он все-таки вышел на улицу? И теперь, решив, что я про него забыла, блуждает по городу, ищет дорогу домой? И вдруг незнакомец поманит его всяческими посулами? И мальчик соблазнится и уйдет с ним?!

* * *

Чем сильнее завладевало ею беспокойство, тем бледнее становилось ее побагровевшее было лицо, а озноб сотрясал крупное тело. И наконец тетя Грета горько, во весь голос разрыдалась, и все, кто был в магазине, и сотрудники, и покупатели, немедленно были призваны на помощь и сообща принялись прочесывать местность, разыскивая меня. Они выкрикивали мое имя, пропахали все дорожки лабиринта, осмотрели все тропки лесных чащоб. Но все тщетно.

А поскольку магазин этот, по-видимому, все же принадлежал арабам, легко предположить, что целая толпа детей чуть постарше меня тут же явилась на помощь, и были эти дети снаряжены в разных направлениях на поиски. Они искали меня в прилегающих окрестностях – в близлежащих переулках, в колодцах и ямах, в оливковой роще неподалеку, во дворе мечети, в пещере на склоне холма, в которой козы укрывались от зноя и непогоды, в переходах, ведущих к рынку.