Повесть о любви и тьме

Над притолоками дверей и над окнами по цветной штукатурке шла арабская вязь – зеленой краской были выписаны строки из Корана. В просветах между вышитыми панно висели портреты предков хозяев дома: тщательно выбритые эфенди, круглощекие и упитанные, в красных фесках с черной кисточкой, втиснутые в голубые плотные костюмы. Поверх необъятного живота спускались две золотые цепи, которые, описав дугу, исчезали каждая в своем кармане: одна в правом, а другая в левом. Тут же были портреты патриархов семейного клана – мрачные, властного вида мужчины с роскошными усами, явно привыкшие наводить трепет, они были закутаны в расшитые арабские накидки, на головах национальные платки, стянутые черными обручами. И были там еще два старинных портрета: всадники, грозные в своем великолепии, угрюмые бородачи. Они сидели верхом на благородных арабских скакунах, их головные платки развевались, как и лошадиные гривы. За пояс у всадников заткнуты кинжалы, а изогнутые полумесяцем сабли обнажены и вскинуты вверх.

Из окон с широкими подоконниками открывались склоны горы Скопус и Масличной горы, сосновая роща, скалистые спуски, южный склон Храмовой горы. Хорошо видна была цитадель Августы Виктории с башней, прусская крыша которой, серая и покатая, напоминала шлем кайзера Вильгельма II, построившего эту крепость в честь своей супруги. Чуть левее цитадели Августы Виктории виднелось здание с узкими окнами-бойницами, увенчанное куполом, – Национальная библиотека, где работал мой папа. Вокруг сгрудились остальные строения Еврейского университета и больницы “Хадасса”. По склонам далеких гор были разбросаны отдельно стоящие домики, между скалами можно было разглядеть овец и оливковые деревья – оливы были такие старые, будто росли они там еще с доисторических времен.

* * *

Летом 1947 года мои родители уехали погостить к друзьям в Натанию, а меня на пятницу и субботу отдали на попечение семейству Рудницких, Мале и Сташеку, а также их котам Шопену и Шопенгауэру.

Веди себя там как следует! Образцово! Слышишь? Помогай тете Мале на кухне. Не беспокой дядю Сташека. Развлекай себя сам, возьми книгу и почитай, чтобы они вообще не замечали тебя, а в субботу дай им поспать подольше! Будь молодцом, ты умеешь, когда захочешь.

Писатель Хаим Хазаз однажды посоветовал дяде Сташеку сменить свое польское имя, “от которого так и веет духом погромов”, на еврейское, убедил его принять имя Став (на иврите – осень), поскольку оно звучит почти как Сташек, но от него веет не погромами, а ароматом Песни Песней. На их двери почерком тети Мали было написано:

МАЛКА И СТАВ РУДНИЦКИЕ

Просьба не стучать

в принятые часы отдыха.

Дядя Сташек – коренастый, плотный, широкоплечий, курчавый. Его заросшие волосами ноздри темны, словно пещеры, у него густые брови, одна из которых всегда приподнята кверху, что придает ему выражение то ли сомнения, то ли насмешливости. Одного из передних зубов у него нет, и потому лицо у дяди Сташека мальчишески-задиристое, особенно когда он улыбается.

Служил он в отделе заказных писем на Центральном почтамте Иерусалима, а в свободное время собирал материалы для нового жизнеописания средневекового еврейского поэта Иммануэля Римского.

Что же до устаза[43] Наджиба Мамдуха аль-Силуани из квартала Шейх Джерах, что лежит на северо-востоке Иерусалима, то это был богатый торговец, представлявший крупные французские компании, чья деятельность простиралась до Александрии и до Бейрута, а уж оттуда распространялась на Хайфу, Шхем и Иерусалим.

И вот случилось так, что в начале лета на почте потерялся крупный денежный перевод – то ли в виде векселя, то ли пакета акций. Подозрение пало на Эдуарда Силуани, старшего сына и компаньона устаза Наджиба из фирмы “Силуани и сыновья”. Парень был допрошен самим помощником главной английской полиции, а затем помещен в хайфскую тюрьму на время следствия. Устаз Наджиб, после безуспешных попыток помочь сыну, отчаявшись, обратился к мистеру Кеннету Оруэллу Нокс-Гилфорду, в ведении которого находились почта и телеграф, умоляя вновь провести поиски затерявшегося пакета. Он самолично отправил этот пакет, в чем готов присягнуть. Он, а не сын его и не клерк из конторы отправил этот конверт еще зимой заказным письмом. Он заявляет это со всей ответственностью. Да вот беда: квитанция потерялась, исчезла. Словно шайтан проглотил ее.

Мистер Кеннет Оруэлл Нокс-Гилфорд выказал устазу Наджибу свою симпатию, но с искренним сожалением объяснил, насколько мало шансов у новых поисков. Однако поручил Сташеку Рудницкому все заново проверить и выяснить все, что еще можно выяснить, о судьбе злосчастного заказного письма, отправленного несколько месяцев назад.