Повесть о любви и тьме

И дядя Сташек не поленился, перевернул все вверх дном, выяснил все детали, связанные с отправкой письма. И обнаружил, что исчезло не только само письмо. Исчезла запись о нем. Из книги регистрации был аккуратно вырван лист – словно его никогда и не было. Открытие это немедля возбудило подозрения у дяди Сташека, он зарылся в записи и нашел фамилию чиновника, принимавшего в тот день заказную корреспонденцию в почтовом окошке. После чего расспросил всех сотрудников почтамта и выяснил, в какой именно день, скорее всего, вырвали лист с записью. После этого было уже несложно выйти на виновного. Парень, сортировавший почту, заинтересовался солидным конвертом, посмотрел его на просвет и разглядел вексель, который он принял за крупную купюру и не устоял перед соблазном.

Потеря была доставлена адресату, молодого Эдуарда аль-Силуани немедленно выпустили из хайфской тюрьмы, честь уважаемой фирмы “Силуани и сыновья” была восстановлена, а “дорогой господин Став” со всем почетом и уважением был приглашен с супругой на чашечку кофе на виллу Силуани. Что же до милого мальчика (сына друзей семьи, которого не на кого оставить в субботнее утро), то, конечно же, какие вопросы, пусть вместе с четой Рудницких прибудет на виллу и милый ребенок. Вся семья аль-Силуани с нетерпением ждет возможности выразить благодарность и признательность господину Ставу, неподкупному труженику почты.

* * *

В субботу, после завтрака, незадолго до того, как мы двинулись в путь, я переоделся в свою парадную одежду. Папа и мама позаботились оставить ее тете Мале в честь предстоящего визита.

– Арабы весьма ценят внешние признаки этикета, – подчеркнул папа.

Выглаженная белоснежная рубашка с тщательно подвернутыми, словно вырезанными из картона рукавами, темно-синие брюки с двойными манжетами и острой стрелкой, строгий пояс из черной кожи с металлической пряжкой, на которой почему-то красовался герб Российской империи – двуглавый орел. Обут я был в сандалии, которые дядя Сташек, вставши рано поутру, начистил вместе со своими ботинками и туфлями тети Малы.

Несмотря на августовскую жару, дядя Сташек облачился в темно-синий шерстяной костюм (это был его единственный костюм), белую шелковую рубашку, привезенную им пятнадцать лет назад из родительского дома в Лодзи, и шелковый галстук спокойных голубых тонов, который повязывал он еще в день своей свадьбы. Что же до тети Малы, то она промучилась почти час перед зеркалом. Примерила вечернее платье, отказалась от него, попробовала сочетание темной плиссированной юбки и светлой льняной блузки, отказалась и от них, оценила, как сидит на ней легкое летнее платье, недавно купленное в магазине “Мааян Штуб”, – с брошкой и косынкой, с бусами без брошки и без косынки, с бусами и другой брошкой, но без косынки, с сережками в форме сосулек и без них.

И в результате тетя Мала решила, что воздушное платье выглядит слишком уж легкомысленно для предстоящего визита, и вернулась к вечернему платью, с которого начинала. Погрязнув в сомнениях, тетя Мала обратилась за помощью к дяде Сташеку и даже ко мне, взяв с нас клятву говорить правду и только правду, пусть даже самую обидную, – не слишком ли она расфуфыренная в вечернем платье? Не слишком ли оно театрально для неформального утреннего визита? Сочетается ли оно с прической? И если уж коснулись прически, то что думаете? Только чистую правду! Уложить косы вокруг головы или не укладывать? Может, вовсе распустить, пусть волосы падают на плечи?

Но в конце концов она остановилась на простой коричневой юбке и блузке с длинными рукавами, которую дополнила милой брошью бирюзового цвета. И надела голубоватые сережки-сосульки в цвет своих прекрасных глаз. А светлым волосам позволила свободно струиться по плечам.

* * *

По дороге дядя Став (его крепкое тело было плотно упаковано в шерстяной костюм, доставлявший ему жуткие страдания) давал мне разъяснения по поводу исторических различий между двумя культурами. Семейство аль-Силуани, говорил он, безусловно, достойное уважения европейское семейство: сыновья получили образование в престижных колледжах Бейрута и Ливерпуля, и все они отлично говорят на европейских языках. И мы тоже, со своей стороны, несомненно, – европейцы, но в несколько ином понимании. У нас, к примеру, не придается особого значения внешнему виду человека, главное – его внутренний, духовный мир. Даже такой гений, как Лев Толстой, не колеблясь, ходил в одежде крестьянина, а великий революционер Владимир Ленин презирал буржуазный стиль, предпочитая кожаное пальто и кепку простого рабочего.