Спустя несколько часов я вернулась Уже был комендантский час (искали убийц графа Бернадота
[49]). Мне и шагу ступить не удавалось без того, чтобы полицейские меня не остановили… Спрашивали, есть ли у меня пропуск, позволяющий ходить свободно после комендантского часа. Он, убитый мой сыночек, был моим единственным пропуском. Полицейские позволили мне добраться до морга. Я принесла с собой пуховую подушку. Камень я убрала, не могла видеть его родную голову, лежащую на камне. А потом они снова пришли и снова принялись гнать меня. Сказали, чтобы я не смела прикасаться к нему. Я их не послушалась. Я продолжала обнимать и целовать его, мое сокровище. Они угрожали, что запрут дверь и оставят меня с ним, смыслом моей жизни. А я только этого и хотела. Тогда они передумали и стали угрожать, что позовут солдат. Я не испугалась… И во второй раз я ушла из морга. Перед уходом я обняла его и поцеловала. На следующее утро я вновь пришла к нему, к моему сыночку. Вновь обняла его, поцеловала, вновь молила Бога о мести, мести за моего малыша, и вновь они меня выгнали… А когда пришла я еще раз, мой чудный сыночек, мой ангел был уже в закрытом гробу, но я помню его лицо, все-все, до мельчайшей черточки я помню…47
Две миссионерки из Финляндии жили в маленькой квартирке в конце улицы Турим, в квартале Мекор Барух. Звали их Эйли Хавас и Рауха Моисио, тетя Эйли и тетя Рауха. Даже если разговор шел о картошке, обе говорили на изысканном, возвышенном, библейском иврите – потому что другого они не знали. Бывало, стучусь я к ним, прошу дать мне какие-нибудь ненужные доски для костра, который по традиции жгут по ночам в праздник Лаг ба-Омер[50]
. И тетя Эйли, вручая мне деревянный ящик из-под овощей, с улыбкой цитирует пророка Исаию: “…и сияние пылающего огня ночью!” А когда они заглядывали к нам в гости, то за чашкой чая непременно велась ученая беседа, и тетя Рауха, заметив, как борюсь я с отвращением, готовясь проглотить ложку рыбьего жира, говорила, слегка исказив слова пророка Иезекиила:– И вострепещут от лица его рыбы морские!