Повесть о любви и тьме

Они не обижались. На устах у них всегда были библейские стихи с пророчествами и утешениями. Из-за их диковинного финского акцента, звучавшего для нас примерно так же, как скрип их башмаков, стихи эти казались нам чуждыми и странными: “Я буду защищать град сей и избавлю”, “И не войдет враг устрашающий во врата града сего”, “Как прекрасны на горах твоих ноги вестника, возвещающего мир… ибо не пройдет более по тебе злодей”… И еще: “Не бойся, раб Мой Иаков, так сказал Господь, ибо с тобою Я, ибо истреблю совершенно все народы, к которым Я изгнал тебя…”

* * *

Иногда одна из них вызывалась постоять вместо нас в длинной очереди за водой, которую доставляли в цистернах по нечетным дням. Выдавали по полведра воды на семью, если, конечно, цистерна доезжала невредимой до нашего квартала. Случалось, одна из миссионерок протискивалась по закуткам нашей тесной квартирки, окна которой были завалены мешками с песком, и раздавала всем по полтаблетки “комплексного витамина”. Дети же получали целую таблетку. Где раздобывали две миссионерки свои изумительные подношения? Где наполняли они свою глубокую кошелку из мешковины? Одни говорили так, другие этак, но были и такие, что предупреждали меня ни в коем случае ничего не брать у них, ибо у них одно намерение: “использовать наше трудное положение и приобщить нас к их Иисусу”.

Однажды, набравшись смелости и заранее зная ответ, я спросил тетю Эйли – кем был Иисус? Кончики губ ее слегка дрогнули, когда, чуть поколебавшись, она ответила, что Он не “был”, а есть, и Он любит всех, а особенно любит Он тех, кто презирает Его и насмехается над Ним, и если наполню я сердце свое любовью, Он придет и будет жить в моем сердце и принесет мне мучения и огромное счастье, а из мук воссияет счастье. Эти речи показались мне столь странными и противоречивыми, что я решил спросить отца. Отец взял меня за руку, подвел меня к матрасу на полу в кухне, где нашел прибежище дядя Иосеф, и попросил прославленного автора книги “Иисус из Назарета”, чтобы тот вкратце объяснил мне, кем и чем был Иисус.

Дядя Иосеф восседал – утомленный, печальный и бледный – на краешке матраса. Спиной он привалился к закопченной стене, очки сдвинул на лоб. Ответ его сильно отличался от ответа тети Эйли: по его утверждению, Иисус из Назарета был одним из “величайших сынов народа Израиля, замечательным моралистом, ненавидел черствых сердцем, сражался за то, чтобы вернуть иудаизму его первоначальную простоту, высвободить еврейство из плена раввинов, изощряющихся в казуистике”.

Я не знал, кто такие “черствые сердцем” и кто такие те, кто “изощряется в казуистике”. А еще я не знал, как совместить Иисуса дяди Иосефа, Иисуса ненавидящего, воинственного, с добрым Иисусом тети Эйли, который ни с кем не воевал и вообще всех любил, особенно тех, кто грешен, особенно тех, кто презирал его.

* * *

В старой папке я нашел письмо, которое прислала мне тетя Рауха от себя и от имени тети Эйли из Хельсинки в 1979 году. Письмо написано на иврите, и, среди прочего, в нем говорится: