Повесть о любви и тьме

Эфраим выслушал мой рассказ, и ему, похоже, понадобилось несколько мгновений, чтобы уловить, в чем тут соль, поскольку и он принадлежал к поколению, для которого употребленное Бегиным слово имело отношение только к танкам и пушкам. Затем он улыбнулся и произнес:

– Ах да, я тебя понял. Бегин имел в виду приобретение оружия, а ты, по-видимому, подразумевал только сленг. Это и вправду немного смешно. Но послушай, мой юный друг. – Мы стояли на стремянках по разные стороны яблони, нас разделяла листва, и мы не видели друг друга. – Ты, похоже, упустил самое главное. Что на самом деле смешно, и в Бегине и во всем этом крикливом течении, так это отнюдь не словцо, которое можно понимать и так и этак, а употребление ими слов вообще. Все в мире они делят на “галутско-пресмыкательское” – с одной стороны и “еврейско-геройское” – с другой. И не замечают, что само это деление, по сути, галутское, что их детское пристрастие к армии, ко всему военному, к парадам, к бряцанию оружием пришло к ним прямиком из гетто.

Помолчав, Эфраим продолжил:

– В основе своей он хороший человек, этот Бегин. Законченный демагог, это правда, но он не фашист, он не жаждет крови. Совсем нет. Напротив, он человек мягкий. В тысячу раз мягче Бен-Гуриона. Вот Бен-Гурион вырублен из скалы. А Менахем Бегин сделан из картона. И он до того устарел, этот Бегин. Он анахронизм. Этакий ешиботник, отринувший Бога, но верящий, что если мы, евреи, начнем вдруг вопить во все горло, то мы уже совсем не те евреи, какими были когда-то, уже совсем не “скот, покорно идущий на убой”, уже совсем не слабые и бледные, а, наоборот, мы теперь опасны, мы уже волки, грозные и свирепые. Стоит нам раскричаться – и все хищники испугаются нас, дадут нам все что мы ни пожелаем: мы унаследуем Эрец-Исраэль, мы завладеем святыми местами, мы проглотим Заиорданье – а попутно завоюем уважение всего просвещенного мира. Бегин сотоварищи с утра до ночи твердят о силе, но у них нет ни малейшего понятия, что это такое – сила. Ведь сила таит в себе опасность и для ее обладателей. Это ведь негодяй Сталин сказал, что “религия – опиум для народа”? Так вот послушай, что я, маленький человек, скажу: сила – опиум для диктаторов. И не только для диктаторов. Сила – опиум для всего человечества. Сила – соблазн Сатаны, сказал бы я, если бы верил в существование Сатаны. Вообще-то я немного верю в него. Итак, где мы остановились? А, да, на Бегине и на твоем безудержном смехе. Ты, мой юный друг, хохотал на том собрании по неверному поводу. Ты смеялся потому, что одно и то же слово можно понимать и как “вооружение”, и как “совокупление”. Ну ладно. Пусть так. Но знаешь ли ты, что на самом деле должно было вызвать твой смех? Такой хохот, чтобы пол там провалился? Не в связи с “вооружением-совокуплением” должен был ты смеяться, а в связи с тем, что Менахем Бегин, похоже, и вправду думает, что возглавь он правительство – и весь мир немедленно переметнулся бы на его сторону, забыл бы про арабов. Но с какой стати миру так поступать? Ради его прекрасных глаз? Благодаря его хорошо подвешенному языку? А может, из уважения к памяти Жаботинского? Ну да, именно такого рода политики были в еврейских местечках. Сидя на печи, в синагоге, целыми днями занимались они политикой. Загнув большой палец, с неподражаемым акцентом они вещали: “Первым делом мы отправим делегацию к царю Николаю, и они раскрасиво поговорят с царем и пообещают ему то, о чем Россия мечтает больше всего, – выход к Средиземному морю. После этого мы попросим царя, чтобы он замолвил за нас словечко перед другом своим императором Вильгельмом: пусть наш царь повлияет на кайзера, дабы тот приказал своему лучшему другу турецкому султану немедленно, без всяких проволочек, отдать евреям всю Палестину, от Евфрата до Нила. Только после того, как мы раз и навсегда добьемся для себя полного Избавления, сможем мы решить, если пожелаем, причитается ли царю обещанное, позволим мы ему выйти к Средиземному морю или не позволим…” Так, если ты там, на своей стороне, закончил, то давай пересыплем яблоки в бак и перейдем к следующему дереву. А заодно выясним у Алека и Илюшки, не забыли ли они взять бидон с водой или нам вдвоем придется идти жаловаться царю Николаю.

* * *

Спустя еще год-два десятиклассники кибуца Хулда уже выходили на ночные дежурства и учились пользоваться оружием. То были ночи, когда в пределы Израиля просачивались федаины[56]. Почти каждую ночь атаковали они сельскохозяйственные поселения, кибуцы, окраины городов, взрывали жилые дома, стреляли, бросали гранаты в окна жилых квартир, ставили мины. Мы отвечали акциями возмездия. Шел 1956 год, канун операции “Кадеш”[57] в Синае.