Повесть о любви и тьме

– И где же, если только позволено будет нам спросить, где же его высочество соизволил гулять чуть ли не до полуночи? Возможно, у него было рандеву? С некоей молодой и прекрасной леди? Либо его превосходительство участвовал в оргии, будучи приглашенным во дворец царицы Савской?

Мое молчание повергало его в ужас даже больше, чем колючки на моей одежде, даже больше моего отказа ходить в школу. Убедившись, что ни ругань, ни наказания не действуют, папа переключился на насмешку и язвительные уколы. Но все чаще он просто бормотал:

– Ваша честь хочет так? Пусть будет так!

В конце концов осталась только печаль. Во время завтрака папины карие, такие наивно-щенячьи глаза робко взглядывали на меня и тут же прятались за развернутой газетой. Словно это он свернул с пути праведного и это ему следует стыдиться. Словно именно он – грешник.

Наконец, с тяжелым сердцем, пришел он к решению – его друзья из кибуца Хулиот, он же Сде Нехемия, на восточной окраине Верхней Галилеи, готовы принять меня на все лето. Я смогу включиться в сельскохозяйственные работы, попробовать жить так, как живут мои сверстники, узнаю, что такое “совместная ночевка”, когда дети кибуцников спят все вместе в одном доме, отдельно от родителей… Так я выясню, подходит мне это или нет. Если окажется, что летних впечатлений с меня достаточно, я должен заранее дать обязательство, что вернусь в гимназию и отнесусь к занятиям со всей серьезностью. Но если после летних каникул я не отрезвею, мы с ним вернемся к этому разговору и, как полагается у взрослых, найдем решение, приемлемое для нас обоих.

Дядя Иосеф собственной персоной, престарелый профессор, которого движение Херут выдвинуло кандидатом на пост президента Израиля (его соперником был кандидат левых и центристских партий профессор Хаим Вейцман, который и был избран), сам дядя Иосеф прослышал о моем решении отправиться в кибуц и был огорчен и потрясен. Кибуцы, на его взгляд, это угроза национальному духу, а может, и более того – ячейки сталинизма. Дядя Иосеф пригласил меня к себе для беседы с глазу на глаз, и впервые не в субботу, а в будний день. Я готовился к этой встрече, готовился с бьющимся сердцем, даже записал на листке три-четыре важных тезиса. Я собирался напомнить дяде Иосефу, что он всегда высоко ценил такое качество, как умение идти против течения, упорство одиночки, отстаивающего свои позиции, даже если самые близкие люди противятся этому. Но дядя Иосеф в самую последнюю минуту отменил нашу встречу из-за какого-то срочного дела, не терпящего отлагательств.

И вот, не ожидая никакого родительского благословения, в первый день летних каникул я встал в пять утра, чтобы отправиться на Центральную автобусную станцию на улице Яффо. Папа поднялся на полчаса раньше, чем прозвенел мой будильник, и успел приготовить мне в дорогу два основательных бутерброда с голландским сыром и помидорами и еще два – с помидорами и крутыми яйцами, присовокупив к этому очищенные огурцы, яблоко, сосиски и плотно закупоренную бутылку с водой. Нарезая хлеб для бутербродов, папа поранился, порез был глубокий, и, перед тем как уйти, я сделал ему перевязку. В дверях он нерешительно обнял меня, но тут же притиснул к себе и сказал:

– Если в последнее время я что сделал не так, прости меня. Мне ведь тоже нелегко…

И вдруг он торопливо повязал галстук, надел пиджак и отправился со мной. Всю дорогу, шагая по предрассветным пустынным иерусалимским улицам, мы вдвоем несли сумку, вмещавшую все мое имущество. Папа шутил, сыпал старыми анекдотами, каламбурил.

Когда я поднялся в автобус, отправлявшийся в Хайфу, папа последовал за мной, поспорил по поводу моего выбора места, вновь простился и, забыв по рассеянности, что это не одна из моих поездок на субботу в Тель-Авив, пожелал мне доброй субботы, хотя был только понедельник. Перед тем как выйти из автобуса, он еще пошутил немного с водителем и попросил его, чтобы вел с особой осторожностью, ибо выпало ему везти огромное сокровище. Затем вдруг кинулся к газетному киоску, вернулся на платформу, поискал меня глазами и грустно помахал рукой другому автобусу…

57

В конце того лета я сменил фамилию, перебрался со своей сумкой из кибуца Сде Нехемия в кибуц Хулда – сначала в качестве так называемого ученика со стороны (то есть не из кибуца) – и жил в интернате при местной средней школе. По ее окончании, накануне призыва в армию, я стал полноправным членом кибуца. Хулда была моим домом с пятьдесят четвертого по восемьдесят пятый год.