Повесть о любви Херея и Каллирои

Правда, выводы и предположения Роде новыми исследованиями были значительно поколеблены, а иные из них признаны в настоящее время прямо ошибочными, но его книга сыграла в истории вопроса все же исключительно большую роль. Она авторитетно доказала ученому миру, что античный роман, к которому до ее появления принято было относиться с пренебрежением как к жанру третьестепенному, несерьезному, низкому, заслуживает пристальнейшего исследовательского внимания.[233]

3

Социальная значимость античного романа почти вовсе выпадала из поля внимания филологов XIX в. Между тем сколько-нибудь приблизиться к пониманию античного романа как явления исторического порядка, очевидно, можно лишь путем уяснения его социального содержания.

В классическую эпоху Греции серьезное изображение психического мира рабыни не могло явиться задачей писателя ни в одном из художественных жанров. Почему же такой именно задачей люди вдруг заинтересовались? Почему подобный показ стал в античной художественной литературе возможен? Без сомнения потому, что к моменту создания этих позднейших повестей в жизни античного общества образовались определенные к тому предпосылки. Внимание писателя к сложным переживаниям раба могло развиваться в беллетристической прозе постепенно. Для нас первый сигнал подобного художественного внимания к личности рабыни — это притягательный образ Габротонон в комедии Менандра «Третейский суд» на рубеже IV и III вв. до н. э., т. е. на самой грани нарождающегося эллинизма. На смену изжившимся формам старой художественной литературы начали складываться новые формы, а в их числе образовалась и беллетристическая повесть с новым социальным заданием.

Коренной порок западных буржуазных ученых, работающих в области изучения жанра позднеантичной повести, состоит в том, что они не замечают или совершенно не понимают главного содержания этого нового жанра — того, что, в отличие от литературных произведений классического периода и эпохи эллинистической, в новом романическом жанре поздней античности происходит перенос интереса с человека свободного на раба. Этому-то весьма важному обстоятельству буржуазной наукой не уделяется почти никакого внимания, и объектом изучения в области античного романа неизменно становятся вопросы лишь узко формальные.

Ближайший вопрос, заняться которым тут предстоит исследователю, это вопрос о том, к кому же, собственно, античные романы были обращены, на читателя из какой среды были они рассчитаны? Предварительно необходимо заметить, что единого, общего ответа на такого рода вопрос, разумеется, быть не может, во-первых, потому, что сохранившиеся до нас романы принадлежат не одной какой-либо определенной эпохе, а хронологически различным историческим эпохам, а во-вторых, еще и потому, что даже и в том, количественно весьма небольшом, собрании античных романов, каким мы теперь располагаем, романы эти стилистически неоднородны. Так, грациозная пастораль Лонга «Дафнис и Хлоя» характерна скрытой чувственностью иных из картин этой изящной повести, вправленных автором их в деланно наивное оформление, а роман Гелиодора исполнен высокой морали и чужд всякой чувственности.

Очень далек от чувственности и роман Харитона. В нем выведены и богачи, и бедные, и владыки мира, и люди маленькие, и господа, и рабы, но направленностью своей обращен этот роман явно не к верхам, а скорее к средней или даже, пожалуй, к нижней прослойке общества. Мы не встретим у Харитона того высокомерного отношения свободного человека к рабу, какое так часто встречается в античной литературе и какое особенно ярко просвечивает порой в интимной переписке друзей, принадлежащих к высшим слоям римских рабовладельцев, в письмах, например, Плиния Младшего к иным из его высокопоставленных адресатов. Нет у Харитона и тонкой иронии того образованного римского аристократа, который беспощадно высмеял в своем «Сатириконе» безвкусную роскошь Тримальхиона, чванливого отпущенника, вышедшего вдруг в люди. Харитон пишет просто, совершенно искренно, без бича иронии и сатиры, без поучения. Он не проповедует, не обличает, не насмехается, а только повествует и, в основном членении античного общества на господствующих и рабов, обращает повесть свою не столько к первым, сколько ко вторым. Он близко знает и быт, и психологию маленького человека и, не будучи ни в какой мере бытописателем, старается изображать людей в свойственной им бытовой среде.