Повесть о Шурочке

Вот так за разговорами с шутками, с Мякиными замечаниями проходили часы разлуки с детьми. А уж как мы бывали рады, когда Катя или реже Лёша вдруг, освободившись от учёбы, примутся с нами играть! Чаще всего это были игры про школу. Ну, а какая радость бывала, когда к Кате приходила ее подруга Туся! Тут уж, как говорится, дым коромыслом. И на радость Мяке (он же Полишинель!) – устраивали театр.

После этих спектаклей Мяка возмечтал побывать в настоящем театре: «Вот если попадем вновь в Петроград, попрошу, чтобы меня взяли в кукольный театр», – вздохнул он в мечтах. «Какой-такой Петроград?» – вскричали мы разом. И всезнайка-Мяка нам объяснил, что русский царь так рассердился на немцев, что переименовал немецкое название города – Петербург на русское слово – Петроград. Мы очень удивились и долго не могли привыкнуть к этому названию.

Так с развлечением по воскресным дням и со скукой по остальным протянулась зима. Потом весна; а летом уехали наши дети на дачу и нас не взяли. «Знаешь что, – сказал Мяка решительно, – раз с нами никто больше не занимается, я бы уж хотел, чтобы нас опять в сундучок уложили. Мы поспим спокойно лет так 20 30, а там проснемся и опять к новым детям попадем, снова оживем в их руках. А к тому же увидим, как у людей всё изменится, чего они еще навыдумывают, каких машин своих любимых настроят, аэропланов новых, уж не «бабушкиных этажерок» вроде «Сокола». Глядишь, и Миша на луну полетит», – прибавил он, смеясь. «Ну уж скажешь, на луну… Это только во сне бывает. А вот машин наземных быстрых, что скорее даже троек будут бегать, изобретут. В Твери уже появились такие. А корабли новые, наверно, и сейчас по морям ходят. Как воевать без кораблей? Да такие, у которых от бури мачты не ломаются», – размечтался Миша. «Ты думаешь? – вмешалась я в разговор. – Как жаль, что не у моря живем, посмотреть бы…» – «А я уверен, что мы вернемся когда-нибудь в Петроград, – заметил Мяка. – Тетя Наташа так любит этот город, добьется переезда туда». Лёша мечтает инженером быть, а там ведь самые главные институты находятся.

Ах, скорее бы всё так случилось. Так в Петербург, то есть в Петроград, хочется! Я уж согласна на сундучную жизнь. Поспать спокойно, а там проснуться в новом мире. А на ухо Тамаре шепнула: «Наверно, тогда совсем другие платья носить будут». Но Мяка все же услышал: «Ох, уж эти мне модницы-нарядницы!» – «Мякушка, попроси, чтобы нас скорей в сундучок положили! Чтобы проснуться или у бабы Лили, или в Павловске. Может быть, и Мдзель-Анн из Кронштадта приедет». – «Вот чего захотела! расхохотался Мяка. – Ладно, попрошу». Всем нам стало весело. Все мы верили, что Мякина просьба будет услышана.

А потом нас уложили в сундучок на «большую спячку».

Часть третья. Мама Настя

Куда мы попали?

Наша сундучная жизнь в этот раз продолжалась очень долго; Мяка даже сбился, считая года. Но когда мы поняли, что происходило у людей, пока мы спали, мы не пожалели, что лежали эти годы в сундуке. Вот увидите.

Вынули нас из сундука руки, конечно, не детские. Смотрим, какая-то тётя бережно оправляет моё смятое платье и улыбается мне: «Шурочка…» чуть слышно, про себя. Вдруг стук в дверь: «Екатерина Ильинична, вас к телефону!» «К телефону?!» – удивилась я. В Твери телефон был редкостью, только у дяди Ильюши на службе да у бабушки в гимназии. А здесь!.. «Ага, – ухватил Мяка более важное. – Екатерина, да еще Ильинична!!! Ура! Мы дома! Это же наша Катя». Я еще не верю и оглядываюсь, ищу знакомые вещи. И вот нашла: письменный столик, на котором, как и тогда, стоят портретики, вот знакомый шкаф, как мой маленький, что дедушка-капитан на корабле смастерил. А на стене знакомый портрет какого-то пра-пра-дедушки. «Значит, мы в гостиной, но в новой квартире», – заявила я. «Не торопись с выводом, – сказал осторожный Мяка. – Что-то тут уж очень много вещей в такой маленькой комнатке наставлено».