Повесть о Татариновой. Сектантские тексты [litres]

В ночи лежу с открытыми глазами.
Глазами, ртом и порами вбираю
Ползучую ночную темноту.
Когда во мне становится как в склепе
Непоправимой темнотой темно,
Совой прозревшею летает сердце
И ищет выхода. У человека
От века и до века нет исхода.
И вижу всё обломки и спирали
Вчерашних головокружений, штифт
Огня бенгальского, что мне казался
Похищенным моей рукой у Бога.
И надо всем немая Мнемосина
Бессмертной и прохладною рукою
Черту магическую провела.
Сперва неясно, вот ясней, яснее
Я вижу белое твое лицо.
Глаза закрыты. Как посмел ты солнце
Запрятать за дремучий лес ресниц,
Ресницами от мира заслониться,
Ресницы разложить как мертвых птиц?
Ведь на земле темно и дети плачут,
И хлеб не родится, и голод воет,
И холод сковывает нашу землю,
И ощупью земля слепая бродит,
Орбиту потерявшая свою.
Открой глаза! Да будет свет! Ужели
Мой дух слабее духа, что над бездной
Летал и эхо всей пустой вселенной
Его глаголу вторило стократно?
Скорей, скорей, ты видишь, вот рассвет
Бездушный, серый и ненастоящий
Встает над городом. Опять день долгий
Притворствовать, что мы живем под солнцем,
Когда я твердо знаю, что оно
В груди моей навек погребено.

Январь 1922

Город как заколоченный дом,
Небо в клочьях, и ветер кругом
Воет, веет, летит, летит,
Забытая ставня от ветра стучит.
То не город, не дом, а корабль,
Гиблый ветер, смертельный Сентябрь.
То тоска твоя разлилась рекой,
Граниту не справиться с этой тоской.
Сердца гулкого твоего нестерпимый звон
Небывалый поет циклон.
Желтый смерч листовой кружит, кружит,
Рваным шелком шуршит, шелестит,
На приступ идет вода и земля,
Не спасти, не спасти корабля.
И улыбается нежный рот —
– Слышишь, гибель на борт идет.

Октябрь 1921

Любовь

Вот эта черная дыра —
Ночное головокруженье,
Ужели нежная игра
Любовного воображенья?
Веселья ждешь – веселья нет,
Зовешь покой – покой далече,
И станет тесен белый свет,
Но два крыла прорежут плечи.

Май 1921

Ангел песнопенья

Онемевшие руки тянутся к лире,
О рожденном мире не могу молчать.
Порфирородный в каменной, в черной порфире
На знающие уста наложил печать.
Больше всех любил тебя Бог когда-то —
Можно душу как дом обокрасть —
Что стоишь надо мною, зверь когтистый, крылатый,
Узнавший земную напасть?
Есть синие дни и Румянцевский сад и звон вечерний
И девушки нежные, как апрельские тополя.
Зачем приник ко мне в тоске суеверной?
Черным бездонным счастьем под тобой
                                                         кружится земля.
Не жена я тебе, не сестра, не милая.
Розы твои горят как черная кровь —
Под пеплом костер, мое сердце остылое,
В небо огнем полыхни и огненную печаль
                                                                 славословь.

Март 1922