Повести. Рассказы

— А теперь у меня есть гениальный план. Я сейчас зайду к Божедомовым, приглашу их сюда, тут испросим у Сергея Сергеевича высочайшее разрешение на вашу операцию.

— Некрасиво людей к объедкам приглашать, — отозвалась из кухни Сима.

— Ничего особенного, — возразил Поликарп Николаевич. — Я им объясню, что вы постеснялись, и прочее… Словом, все будет в наилучшем виде.

Он ушел.

Я думал, Сима очень обиделась на меня, а она подошла, ласково заглянула в глаза и сказала:

— Ты же знаешь, мне ведь так немного нужно твоего внимания… Не обижай меня. Ладно?

Я поцеловал ее в щеку:

— Ладно. Извини.

Распахнулась дверь, в нее проскользнул Поликарп Николаевич и стал играть на гитаре.

Вошла Маргарита Тимофеевна. Расфранченная и накосмеченная.

Когда она успела? В постель ложится так, что ли?

— Ах вы, разбойники! — шутливо воскликнула она. — Вон вы тут чем занимаетесь! И без нас?! Ай-яй-яй!.. И не стыдно?

Сергей Сергеевич вошел в пижаме.

— Простите меня, пожалуйста, — сказал он, — я по-домашнему. Ничего?

— Очень хорошо, — пропела Сима, — чем проще, тем лучше… Садитесь, садитесь…

Выпивали, закусывали.

Свежих огурцов не хватило. Сима сварила картошку, почистила селедку. Сбегала еще за бутылкой водки, приготовила ее с эссенциями, жженым сахаром…

Поликарп Николаевич мне шепнул:

— Пусть захмелеет хорошенько, тогда и поговорим.

— Это не годится, надо говорить сейчас.

— Мужчины, некрасиво секретничать за общим столом. Сделайте, пожалуйста, вашу тайну всеобщим достоянием, — сказала Сима.

Я показал журнал, рассказал о своих намерениях.

— Выпьем еще по одной! — подгонял старый Поликарп. — Стол не терпит трезвых…

— Правильно! Долой производственные совещания! — шумела Маргарита.

— Долой! — поддержала ее Сима.

Они втроем выпили. Мы с Сергеем Сергеевичем не стали.

Он пожал плечами, улыбнулся и своим мягким тенорком сказал:

— Не пойму, зачем вы дразните свою судьбу? У меня такое впечатление, будто вы все делаете себе назло.

— Вы считаете, что операция сложная?

— Ух, какой горячий человек: сразу же и сердится! Не надо…

Он улыбнулся еще мягче.

— Во-первых, легкость операции — кажущаяся. Во-вторых… возможно, я ошибаюсь, но вот… я всех прошу… Безусловно и безусловно похвально ваше стремление дерзать, но мы работаем в примитивнейшей деревенской больнице. То, что в любой приличной больнице осуществимо легко и просто, в наших условиях даже думать об этом нечего… Ну честное слово, я вам не враг! Вы работаете врачом первый год, зачем же вам действительно дразнить судьбу? Поработайте годочек-другой, рука ваша со скальпелем воедино сольется — и мы вас в ординатуру, как спутник на орбиту, выведем. Экспериментируйте на благо людям! И мы гордиться вами будем… Разумеется, это мое личное мнение.

— Очень правильное мнение! — воскликнул Поликарп Николаевич. — Выпьем, други, выпьем, бэзглухи!

Он встал, высоко поднял рюмку. Глаза нехорошо блестели, будто ему больно было.

— А что скажет Серафима Андреевна? — Опросил Сергей Сергеевич.

— Н-не знаю. Папа ему тоже так говорит… Годика два — и к нему в ординатуру. Правда, Петя?

— Правда, — ответил я. — Значит, не разрешите мне сделать эту операцию?

Божедомов развел руками.

— Выпьем за бэзглухов! — не без насмешки, по-моему, предложил пьяненький Поликарп и сунул мне в руку рюмку.

Маргарита Тимофеевна в упор смотрела на меня. В ее глазах резвились злые чертенята.

— Замолчи, Поликарп! — скомандовала она и поднялась с рюмкой в руках.

Поликарп Николаевич виновато замолчал и сел, поглядывая то на Сергея Сергеевича, то на Маргариту. Она сказала:

— А я бы разрешила эту операцию. И не только разрешила, ассистировала бы сама. Но увы — я всего лишь рентгенолог. И единственное, что могу сделать, — выпить за дерзость… Пью за Петра Захарыча!

Залпом выпила, вызывающе посмотрела на Сергея Сергеевича, на Поликарпа и нервно рассмеялась.

Божедомов усмехнулся, покачал головой:

— Действительно, чего не наобещает пьяная женщина, чего не наговорит!.. Если бы да кабы… В этом все и дело! Каждый может разрешать с легкостью, пока не отвечает. За Петра Захаровича я тоже выпью, и с великим удовольствием… За его дерзость, но чтобы она не подминала разум.

— За разумную дерзость! Браво! — выкрикнул старый Поликарп.

Маргарита расхохоталась.

Допивали, доедали, пели…

«Через тумбу-тумбу раз, через тумбу-тумбу два, через тумбу-тумбу три лобызается…»

Размахивая гитарой, старый Поликарп ожесточенно аккомпанировал и дирижировал. Он был очень доволен, что все закончилось дружной пьянкой, и шептал мне: «Молодец, малыш! Знаешь, есть такие гениальные стихи: «А самое главное — это веселый характер иметь…»

«Что ж, — думал я, — пусть будет так, черт с вами, а операцию Степану я все равно сделаю».

«Через тумбу-тумбу р-р-раз!..»

Утром, лежа в постели, я под ноктюрн Шопена, который передавали по радио, проводил воспитательную работу. Воспитывал себя счетно-арифметическим путем, как любил воспитывать других Божедомов.

Во-первых, говорил я, что Поликарп пьяница, — это дело его. Но зачем ты его спаиваешь? Разве вы не могли с ним вчера поговорить за чаем?