Повести. Рассказы

— Спасибо судьбе: за какие-то добрые дела она послала мне вас… А что, может быть, не так уж много я сделал этих добрых дел, но зато плохого тоже не делал. Пусть у меня не было высоких идеалов, а точнее сказать, были, но всегда у меня не хватало воли для свершения больших дел… Я любил выпить и вкусно закусить, любил петь пустенькие песенки — такие, чтобы не бередить душу… Еще была одна страсть — картишки. И чаще всего я проигрывал, только один раз за всю жизнь выиграл большую сумму, да и ту вернул проигравшему, потому что он проиграл казенные деньги, его могли посадить в тюрьму… Я всегда боялся крутой борьбы и поэтому унижался, чтобы не быть битым, не быть голодным и голым… Я смиренно зарабатывал, выпрашивал свое благополучие. Унижался. Поэтому от меня ушла Анна… Я унижал себя, но никогда других. Не доносил, не заедал, не лгал. Почти сорок лет принимал на белый свет младенцев. Слушал, как издают первые звуки будущие человеки, наблюдал, как они первый раз смотрят на мир… Это была моя грустная радость. Грустная, потому что на земле так много сволочей, и мои младенцы тоже со временем становились ими. Хлопая по попке, чтобы вызвать у человечка первый крик и первый вдох, я всегда думал: каким ты будешь, хорошим или плохим? Если плохим, то лучше бы мне не хлопать тебя по попке, а если хорошим, то мне тебя жалко — хорошим людям всегда живется трудно… Мы с вами не так чтоб уж очень дружили, но я верю в доброту вашей души, поэтому и решил попросить вот о чем…

Он украдкой взглянул на меня: как я слушаю?

— Говорите, Поликарп Николаевич. Я рад исполнить вашу просьбу.

— Да просьба такая… смешная, наверно.

И опять покосился на меня.

— Вот умру, утром похоронят, а к вечеру уже и забудут, что жил на земле раб божий Поликарп… И понимаете, дорогой Петя, смотрю я на эти вещи — на часы с кукушечкой, на комод, на мои хрустальные чарочки, на гитару — и думаю: что с ними будет после меня? Со мной будет все в порядке: умру — закопают. А с ними? Растащат, разобьют, разломают!.. Мне больно это сознавать, поэтому прошу вас взять если не все, то хотя что вам нравится… Есть же тут кое-что, а? Возьмите на память обо мне. Пристройте их…

И в третий раз кольнул меня испытующим взглядом старый Поликарп.

Напрасно он испытывал: если бы я и не хотел брать, то все равно, чтобы не расстраивать старика, сказал бы, что возьму и сохраню на память о нем. Но мне и самому больно было думать, что вот умрет человек, и действительно все из этой комнаты растащат, разобьют, сожгут в печи… Пусть старый Поликарп не так жил, как надо бы, пусть он сам виноват в своей беде, но он — человек. Он что-то делал на земле и сделал. Сколько младенцев принял в свои руки! Пусть не все они выросли настоящими людьми, но не он в этом виноват. А кроме того, есть среди них и хорошие врачи, инженеры, хлеборобы…

Вот об этом я и говорил с жаром Поликарпу Николаевичу.

Он слушал меня с закрытыми глазами, потому что человек он застенчивый и не хотел, чтобы я видел его радость. Но я все-таки увидел — она откровенно лежала на его губах, в лучиках морщинок у глаз…

— Я обязательно исполню вашу просьбу, тем более что умею играть на гитаре. Я буду вас помнить. Много есть людей, которые поминают и будут поминать вас добрым словом, только напрасно вы это… Надо поехать к хорошему онкологу в Воронеж или же в Москву. Анна Михайловна с удовольствием нам поможет…

— Петр Захарович, мы же условились об этом больше не говорить… Гитара у меня чудесная, работы итальянского мастера. Чарочки из Гусь-Хрустального. Вот они в горке… Посмотрите, какие красавчики!

Морфий снял боль, возбуждающе подействовал на Поликарпа Николаевича, и он говорил, как совсем здоровый. На секунду я даже поверил, что все пройдет и старик встанет.

Мне надо было уходить, ведь меня ждала Анна Михайловна. И Поликарп Николаевич своими обнаженными нервами уловил это:

— Идите, Петя, вам надо заниматься своими делами живого человека, а не только покойницкими… Ну ладно, ладно, больше не буду!.. Я напишу завещание. Там все будет указано… И еще одна просьба. Так сказать, устное завещание… Да вы садитесь, посидите еще минутку. Одну минутку!.. Это даже не просьба — мой вам совет… Не надо быть злым, но и не будьте добреньким, каким я был всю жизнь. Не задирайте людей, но сволочам ничего не прощайте. Надо наступать, а я всю жизнь просидел в обороне — это моя главная ошибка. Практически вы должны или уехать отсюда, или уничтожить Божедомова. Третьего в сложившейся ситуации нет. Если не уничтожите вы его — он уничтожит вас. Это уж точно.

— А вы меня звали совсем недавно, чтобы я приходил к нему на чаек, в картишки поиграть…