Повести, рассказы, миниатюры

Весь день после неожиданной встречи с Птицей и его подругой я думал только о них. За ужином бабушка с подозрением посмотрела на меня пару раз, даже спросила, не заболел ли я. Нет, я был здоров как никогда, но только немного грустный, мне было почему-то жаль моих новых знакомых. К ночи, как только в доме погас свет и все легли спать, я полез в шкаф и набрал полные карманы конфет для Кати из шалаша. Я представлял, как вспыхнет румянцем её бледное лицо и она, улыбаясь, будет благодарить меня. Даже кусочки мусора в её волосах приобрели магический смысл, блестели, словно звёзды в небесах.

Мадина с нетерпением ждала меня около своего подъезда, в руках у неё была маленькая сумочка, которая подозрительно топорщилась.

– Что у тебя в сумке? – полюбопытствовал я.

– Две булочки и банка с мёдом, – знаменитые булочки бабушки Патимат, о которых знала вся округа.

– А у тебя?

– Конфеты, – с гордостью ответил я, почему-то думая, что они нужнее, чем булочки.

– Пошли, – скомандовала Мадина, бросив напоследок пару мнительных взглядов на балкон Патимат, убедившись, что её не видно, дёрнула меня за руку, и мы двинулись в сторону леса. Я шёл рядом с Мадиной и чувствовал, как нас распирает гордость, теперь нас объединяла общая тайна, нам казалось, что мы выполняем секретное задание, спасаем друзей, попавших в засаду, или нечто похожее.

Чем ближе мы подходили к лесу, тем больше разочаровывались от увиденного. Первой заметила Мадина, она остановилась как вкопанная, показывая своим маленьким указательным пальцем в сторону леса, сказала:

– Там что-то происходит.

У неё всегда был зоркий взгляд. И вправду, прямо перед елью на опушке стояли две милицейскими машины, вокруг ходили какие-то люди, милиция.

– Пошли домой, – сказала она, пятясь назад.

– Почему? Пойдём посмотрим, что там происходит.

– Там милиция, ты что, ничего не понимаешь?

– Ну и что, я всё равно пойду, а ты тогда жди меня здесь.

– Не буду я тут одна торчать без тебя.

– Ну тогда пошли.

До шалаша оставалось не более сотни шагов. Вокруг ходили люди в тёмных костюмах, санитары в белых халатах и милиционеры, перешёптывающиеся между собой. На траве рядом с елью лежали медицинские носилки, накрытые белой простынёй, из-под которой свешивалась бледная кисть с вязанным из ниток браслетом. Рядом, понурив голову, стоял Птица, его нос с горбинкой напоминал цаплю, высматривающую лягушку в траве, руки были в наручниках за спиной.

– Вы куда, туда нельзя, – окликнул кто-то сзади. Все стоящие вокруг шалаша повернулись и стали смотреть на нас. – Туда нельзя, дети, – повторил невесть откуда появившийся милиционер, взял нас за руки и стал уводить в сторону. Невысокого роста лысый человек с папкой в руках крикнул ему:

– Семёнов, опять ворон считаешь, можешь мне объяснить, что тут эти дети делают?

– Ну вот видите, из-за вас мне от начальства досталось – заверещал Семёнов. – Вы где живёте-то?

Мадина стала объяснять сержанту дорогу домой. Повернув голову назад, я увидел, как Птица смотрел мне вслед и улыбался, прищурив глаза от солнца, его оскал, похожий на ухмылку, заставил меня вздрогнуть. Я опустил взгляд и расслышал, как кто-то ему злобно шипел:

– Чего лыбишься, урод, теперь тебе, Птицын, не отвертеться, под вышку попадаешь…

Отец любил Иисуса

На кладбище, где недавно похоронили павших в бою солдат, на одной из могил лежал плашмя, обняв свежий холмик, горем убитый отец. Рядом, чуть ниже, одинокий мастер каменщик с седой головой, выравнивая, вбивал серую плитку в песок дорожки, что шла между могил.

– Здравствуй, отец, прости меня, прости, когда я не слушал тебя, когда злил, делал назло. Ты как всегда оказывался прав, но гордыня мешала мне признаться в этом, даже самому себе. Ты, наверное, уже не помнишь, как деньги пропали у тебя из кармана, ты искал их везде, но не спросил о пропаже меня. Пройдут года, и я пойму, что всё прекрасно понял, но почему-то молчал. Я плохо учился, убегал постоянно с уроков, ты меня постоянно ругал. Потом я стал курить втихаря, ты повёл меня в магазин и купил мне сигареты. Продавец, смеясь, сказал: мне бы такого папу. В тот день со стыда я готов был провалиться сквозь землю. Когда первый раз я пришёл домой в стельку пьяный, ты не ругал, не кричал на меня, спать уложил и сидел допоздна, голову набок держа тёплой рукой, чтобы я не захлебнулся в блевотине своей. Ты провожал меня в армию, ты меня и встречал. Я первый раз заметил тогда, как ты постарел. Прости, прости меня, отец. Потом началась война, враг был у самых границ, и я пошёл защищать нашу землю, не успев по-человечески попрощаться с тобой.

– Слышишь, каменщик, – оторвав свою голову от могильной земли, сказал отец, – перестань стучать, здесь сын мой спит!

Отложил старый мастер в сторону свой инструмент, встал с колен, покачал головой и пошёл, бормоча:

– Он прав, нельзя им мешать, пусть спят наши дети, только одного он не знает, четыре могилы вниз, мой сын там лежит.

Старый человек, который однажды стал понимать птиц