В то время как во Франции общества переживали расцвет, в России их решили задушить в зародыше. Встревоженная политической линией шведского масонства, Екатерина II не ограничилась высмеиванием «противонелепого общества» в комедии. 8 апреля 1782 года был издан «Устав благочиния», его 65-й параграф был направлен против обществ и собраний.
П. И. Мелиссино немедленно подчинился монаршему требованию и закрыл ложу Скромности; через два года прекратил свою деятельность
Французские события форсировали этот процесс. «Когда во Франции вспыхнула революция и французские якобинцы, прикрываясь внешними формами лож, стали совершать свои бесчеловечные поступки, то мудрая монархиня сочла за благо прекратить действия лож в своей империи и поручила высокопочтенному брату Мелиссино, до времени, прекратить все работы лож. Вследствие таковой воли всемилостивейшей монархини все ложи, состоявшие под гроссмейстерством Елагина в 1 793 году, единодушно прекратили свои работы», — было записано в одной из «архитектурных книг».
В результате «общественное мнение» умерло, практически не родившись. В великосветских домах говорили о родственниках, о капиталах, о своих удачах и неудачах, о состоянии, наградах или опалах, демонстрировали «звезды» и бриллианты, хвалились чинами. На политические темы было наложено табу.
Причины, по которым монархи старались препятствовать возникновению обществ и клубов, даже не надо объяснять. Однако, как ни странно, так же поступала и новая французская власть. Выше уже шла речь о революционных клубах во Франции, образованных во многом под влиянием масонских лож и по инициативе их членов. Например, Исаак Лешапелье, адвокат из Рена и венерабль местной ложи Превосходного союза, был одним из основателей «Бретонского клуба», из которого в 1789 году вырос «Клуб якобинцев». Депутат от третьего сословия, он участвовал в написании текста «Клятвы в зале для игры в мяч» — обязательства бороться до конца за права народа. Так вот, уже в 1791 году, став председателем Учредительного собрания, он выступил с законодательной инициативой об ограничении свободы собраний, получившей название «закона Лешапелье». Все общества объявлялись вне закона, членство в них становилось преступлением, и многие масоны поплатились свободой, а то и жизнью за верность своим ложам. Парадокс? Или же человек, пришедший к власти при поддержке «партии», старался таким образом законсервировать систему, помешав привести в действие тот же механизм еще раз? Между прочим, самому Лешапелье это не помогло: уже на следующий год он уехал в Англию, а когда вернулся два года спустя, был осужден как эмигрант и обезглавлен на гильотине.
Свобода передвижения
В XVIII веке мир перестал казаться таким уж огромным. Развитию транспорта и сопутствующей инфраструктуры был придан первоначальный импульс, в следующем столетии переросший в мощный толчок. Даже межконтинентальные переезды (из Европы в Америку) сделались обычным делом; правда, поездка в Индию морским путем (вокруг Африки) занимала целый год. Но если между Старым и Новым Светом сновали только военные, купцы, деловые люди, изредка ученые и искатели приключений или лучшей жизни, то облака пыли на дорогах Европы поднимали все, кому не лень. Разъезжать приходилось по делам службы или торговли, для развлечения, пополнения знаний или поправки здоровья. И, разумеется, среди путешественников встречалось множество авантюристов.
Сами дороги оставляли желать лучшего. «Из Франкфурта ехал я по немецким княжествам: что ни шаг, то государство, — делится путевыми впечатлениями Д.И. Фонвизин в «Письмах из Франции». — Я видел Ганау, Майнц, Фульду, Саксен-Готу, Эйзенах и несколько княжеств мелких принцев. Дороги часто находил немощеные, но везде платил дорого за мостовую; и когда, по вытащении меня из грязи, требовали с меня денег за мостовую, то я осмеливался спрашивать: где она? На сие отвечали мне, что его светлость владеющий государь намерен приказать мостить впредь, а теперь собирать деньги».