Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II

Русский чиновник обладает удивительной способностью мгновенно откликаться на самые вредные правительственные инициативы, но остаётся глухим и немым там, где нужно действовать с пользой для общества. Министр внутренних дел Валуев в 1866 году добился царского указа, расширяющего права губернаторов, и нижегородский губернатор А.А.Одинцов (1861—1873) тут же на него откликнулся. Согласно А. В.Никитенко, Алексей Алексеевич тут же употребил свои права на борьбу с нигилистками. Всех женщин с коротко остриженными волосами и имевших в качестве головных уборов круглые шляпы, а вокруг шеи – башлыки, но не носивших кринолин, он приказал забирать в полицейские участки и предлагать им там скинуть всё нигилистское и надеть кринолины! А если они не послушаются, велено высылать их из губернии. (Между прочим, спрашивается: откуда у женщины в полицейском участке мог появиться кринолин, если она была приведена туда без оного? Вероятно, наш губернатор закупил их заранее и решил бесплатно раздавать их нигилисткам).

Екатеринославский губернатор И.Н.Дурново (1870—1882), впоследствии министр внутренних дел (1889—1895), сделал из губернии свою вотчину46. Этот «отец» губернии, по характеристике С.Ю.Витте, «был приятным предводителем дворянства, приятным губернатором и приятным товарищем министра внутренних дел, но человек он был не культурный, не умный, скорее ограниченный», но при этом хлебосольный, милый и очень хитрый. Колышко называет ещё два достоинства Ивана Николаевича, несомненно украшающие его как губернатора: изумительный бас и изумительный желудок.

Екатеринославский помещик и предприниматель А.Н.Поль, изучавший с 1872 года железорудные ископаемые Кривого Рога, мечтал освоить эти месторождения и сделать из Екатеринославской губернии своеобразную Бельгию.

– Бросьте, милейший… – раскатисто смеялся Дурново. – Прокопаете всё состояние.

Поль, по словам Колышко, маленький, чёрненький нервный фанатик и маньяк, у которого вечно не хватало средств, топал ножками:

– У меня в Кривом Роге на миллиарды угля и руды… У меня Бельгия, а я не могу добиться ссуды.

– Бросьте, – басил Дурново, – идёмте завтракать.

Самый приятный губернатор сидел уже в министерском кресле, когда Поль, так и не добившись ни у кого кредита, буквально за чечевичную похлёбку продал бельгийцам российскую жемчужину и с горя помер.

Вместе с вице-губернатором блестящим флигель-адъютантом В.П.Рокассовским (1881—1888), таким же мастером выпить, каким был мастером покушать его шеф, и предводителем дворянства Г.П.Алексеевым (1874—1886), любившим и то, и другое, ласковый и милый Дурново нажил бешеные деньги на строительстве Екатеринославской ж. д. и буквально объедался осетровой икрой, в обильных количествах поступавшей из Таганрога.

Приехавший в Екатеринослав через год после отставки Дурново князь В.М.Долгоруков (1883—1884), брат морганатической жены Александра II Юрьевской, не довольствуясь при объезде губернии хлебом-солью, потребовал, чтобы путь ему везде устилали ковры, и сменил в губернии режим ласки на режим розог. Как у него дело обстояло с басом и желудком, нам не известно.

Изобретательным по части взяток журналист Л. Львов (Клячко) называет петербургского градоначальника (1895—1904), а потом киевского генерал-губернатора генерала Н.В.Клейгельса (1903—1905). В один прекрасный день Николай Васильевич издал распоряжение для всех пивных и увеселительных заведений Петербурга закрываться в 23.00. Для популярных у публики ресторанов типа Кюба, Донона, Палкина, Фелисьена и др. это, по словам Львова, был «полный зарез» – их публика появлялась только после окончания театральных представлений. Всполошившиеся рестораторы стали ходатайствовать об отмене распоряжения – ничто не помогает. Николай Васильевич Клейгельс был строг и непреклонен: он решил раз и навсегда искоренить в столице пьянство. За своё усердие он получил благодарность от самого царя.

Некоторое время спустя в упомянутых ресторанах появился некий субъект, который утверждал, что для получения поблажки у градоначальника нужно было всего лишь купить… лишнюю лошадь. И в самом деле: обрадованным рестораторам во дворе Клейгельса выводили отслужившего свой срок в пожарной команде одра, годного, по словам Львова, лишь для татарина Мосягина, поставлявшего конину в некоторые столовые. Подчинённые Клейгельса предлагали купить его за 5 и более тысяч рублей (цена росла в зависимости от финансового и иного статуса ресторана). Купленную лошадь рестораторы забирать не торопились, и она предлагалась для покупки очередному ресторатору.