Позади вас – море

Улыбнувшись, он решил испробовать новую тактику.

– Нет. Все нормально. Если у нее плохая репутация, наверное, мне не стоит так много с ней общаться. Я ценю, что вы…

– Она прекрасный человек, а репутация у нее чище, чем у Мариам, божьей матери. – Имм Муса так разозлилась, что аж кожа под подбородком затряслась.

– Как скажете, йа тетушка.

– Рита не виновата в том, что случилось. – Она покачала головой. – Так они делали, чтобы наказать братьев девушек. Чтобы их отцы и дяди не смели выходить на улицы.

Маркуса затошнило, он крепче сжал в руке стакан.

– И когда ее освободили?

– После того, как умер ребенок.

* * *

Вскоре Маркус ушел, напоследок вручив жениху конверт с двумя хрустящими купюрами по сто долларов. До сих пор он ни разу не был у Риты, но помнил, в какую дверь она входила. И решительно постучал в нее, зная, что все соседи сейчас на свадьбе, поют и танцуют дабку.

Она выглянула в окно, распущенные волосы доходили до бедер. Одета она была в старое поношенное мягкое платье, в котором, должно быть, спала.

– Что ты делаешь? – спросила она, открыв тяжелую металлическую дверь.

– Ты проснулась.

– Я еще не ложилась.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– О чем?

– О тебе.

Рита вышла на мраморное крыльцо, огляделась. В переулке было тихо. Только со стороны церкви доносилась музыка и бой барабанов.

– Почему ты дома?

– Я не хожу на вечеринки.

– Почему?

– Не твое дело.

– Тебе там некомфортно?

– Маркус, я не обязана рассказывать тебе свою жизнь. – Она развернулась и вошла в дом.

Хотела захлопнуть за собой дверь, но он рефлекторно успел просунуть в проем плечи.

– Уаллак.

– Почему тебя посадили в тюрьму?

– Как ты смеешь?

Он прошел в гостиную. Рита пораженно следила за ним глазами. Комната оказалась совсем простой: ноутбук на маленьком столике, рядом фигурка какой-то богини-воительницы, на стене татриз[44], окно задернуто белыми занавесками.

Он достал из кармана пиджака пачку сигарет.

– У меня четыре. Сколько тебе нужно?

Она открыла маленький шкафчик, а когда развернулась, в руках у нее была старая деревянная винтовка. Дуло целилось ему в голову.

– Ладно, ладно. – Маркус повернулся к двери. – Я ухожу.

На улице, уставившись в чернильное небо, он вдруг осознал, что в него уже второй раз целилась женщина, которой он восхищается.

На следующее утро Рита как ни в чем не бывало вошла в кухню, когда он пил кофе. Налила и себе, нахально бросила:

– Сабаху-ль-хейр.

– Сабаху-н-нур. – Он настороженно оглядел ее. – Ты с оружием? Мне тебя обыскать?

– Оно было не заряжено, – отмахнулась она.

– Знаю.

– Откуда? – Рита вгляделась в его лицо.

Он пожал плечами.

– Я держал в руках все виды оружия, которые ты только можешь себе представить.

– Правда? – Она расстроилась. И одновременно рассердилась. – Чего же тогда ушел?

– Потому что ты меня боялась.

Прижав руку к сердцу, она звонко расхохоталась.

– Уаллахи? Я целилась в тебя и при этом я же тебя боялась?

Маркус молчал. Отсмеявшись, Рита тоже подсела к столу. Помолчали. Он знал, если вернется к этой теме, сломает ее тщательно выстроенную стену бравады, она уйдет и он больше никогда ее не увидит. Или увидит, но не настоящую Риту. Фальшивую.

Весь день они провели в Рамалле, разбирались с документами. Маркус снова звонил Амаль, но получил тот же ответ. Ей от баба́ ничего не нужно. Никакого наследства.

Тогда он попросил позвать Джерона:

– Слушай, у нас тут есть кусок земли. Один человек хочет его купить. Дает хорошие деньги, брат. Просто возьми их и сохрани для своего сына.

– Брат, я сделаю так, как хочет твоя сестра. Это не мне решать.

– Дело даже не в деньгах. Я могу все перевести тебе.

– Чтобы она навсегда перестала мне доверять? Слушай, хватит, ты же сам все понимаешь.

Маркус заметил, что Рита в кабинете адвоката тоже подписала какие-то документы.

– А это что?

– Твой отец и ей кое-что оставил.

Это ничего Маркусу не объяснило. Жаль, он не мог прочесть текст сам. Приходилось верить юристу на слово: пять лет назад отец вписал в завещание, что оставляет Рите сто тысяч шекелей.

Рита купила сэндвичи с фалафелем, а потом они вызвали такси до деревни. Сидели на балконе под звон церковных колоколов, молча ели и смотрели, как играют во дворе дети. Отчего-то на душе у Маркуса было очень спокойно. Он жалел Амаль, но еще больше – отца. Все должно было сложиться иначе. Будь бабá добрее к Амаль, терпимее, великодушнее, она бы сейчас горевала вместе с ним. Сложно ведь скорбеть по человеку, которого ты не понимала, по человеку, который от тебя отгородился.

Рита, расстелив на коленях салфетку, аккуратно доедала сэндвич, временами поднося к губам стакан. Она сидела на краешке стула (Маркус заметил, что она всегда так садилась, будто готовая в любую минуту вскочить), кончик косы лежал на сиденье.

– Хочешь, научу тебя заряжать пистолет и ружье?

Она проглотила последний кусок, аккуратно промокнула губы салфеткой, откашлялась, глядя на скомканный бумажный комок на коленях, и ответила:

– Да, пожалуйста.

* * *