Позади вас – море

– Нет, – не согласился Маркус, зная арабские традиции. – Если не возьмешь, я больше не буду с тобой разговаривать. Не зли меня. Так как, американские доллары подойдут?

– Черт возьми, да это лучше всего, – пожал плечами тот. – Но я правда не могу взять.

Маркус сунул купюры в карман его рубашки.

– Хватит. Спасибо, брат.

Абу Шариф ухмыльнулся Рите.

– Стопроцентный араб. Ты знала, что он так хорошо знает язык?

– Если честно, нет, – ответила она по-арабски, глядя на Маркуса. – Мы только переписывались.

Абу Шариф рассмеялся.

– Она постоянно с кем-то переписывается. С телефона или ноутбука.

Рита закатила глаза.

– Йалла, скажи святому отцу, что через два часа начинаем.

– Что начинаем? – спросил Маркус.

– Похороны. – Она изумленно уставилась на него. – Разве не за этим ты приехал?

– А не завтра?

– Как же завтра? Здесь негде хранить тело, – со вздохом объяснила она. – Бери вещи. Пока примешь душ и переоденешься, я всех оповещу.

– Вот так просто? – удивился он. – И через пару часов они будут готовы?

Открывая дверь дома, Рита обернулась к нему:

– Это маленькая деревня. Всего четыреста жителей. Мы всю неделю тебя ждали.

– Ты тоже пойдешь, ситт Рита? – негромко спросил Абу Шариф.

Она кивнула и, не дожидаясь его, вошла в дом.

* * *

Древняя церковь, казалось, вырастала прямо из холма. Запах затхлости перебивали сладкие ароматы благовоний. Маркус неловко ерзал на деревянной скамье; он сильно устал, но боялся, что она проломится под его весом. Со своими шестью футами двумя дюймами роста он оказался выше всех, кто ему сегодня тут встретился. А скамейки точно не были предназначены для людей весом более двухсот фунтов.

Рита сидела рядом. Черные блузку и брюки она сменила на черное же платье. Лицо бледное, ненакрашенное, и украшений нет. Такая строгая! Такая красивая… Темные брови на светлом лице. Строго симметричные. В церковь они пришли вместе, и пока народ обнимал его, поздравляя с возвращением домой, она держалась рядом. Временами, чувствуя, что сейчас рухнет от усталости, Маркус опирался на ее плечо.

– Стой здесь, – сказала она, когда поток людей иссяк и он хотел войти в церковь. – Абу Халдуна еще нет. Он хромает и ходит медленно.

Маркус подчинялся ей, как новобранец офицеру.

Сдерживая зевок, он в очередной раз задумался, кто она такая. Тетя Надия сказала просто:

– Рита приглядывает за фамильным домом.

Двоюродная сестра? Соседка?

Священник со свешивающейся на черное облачение длинной седой бородой начал церемонию. Трижды махнул висевшим на золотых цепях кадилом, благовония задымили. Над телом баба́ запели по-арабски. Слов Маркус не знал, но мелодия его успокоила. Священник прочел из Библии, снова подымил благовониями. Еще прочел. Еще подымил.

– Маркус, пока народ не повалил в дом, мне нужно кое-что с тобой обсудить… Видишь ли, какое дело… – шепнула Рита.

– А кто придет?

– Об этом я и хотела поговорить.

– О гостях? И кто будет на поминках?

Она спокойно посмотрела ему в лицо.

– Все.

Обернувшись, он окинул взглядом церковь – народу собралось столько, что многие подпирали боковые и заднюю стены. Полицейский в нем хотел заорать, что тут опасно, дверь всего одна, не дай бог какая-нибудь из свечек упадет и займутся гобелены. И как им уместить всех этих людей? Когда Рита показывала ему дом, он не особо смотрел по сторонам. Спальня. Хаммам. Кухня. Йалла. Йалла. Умерший и так слишком долго ждал.

Через несколько минут Маркус уже выносил отца из церкви с помощью Абу Шарифа и еще четверых мужчин, вызвавшихся помочь. Кладбище находилось за церковью и представляло собой поле желтых и закопченных камней с выгравированной арабской вязью.

– Вот могила твоего отца, – сказал один человек, указав на камень. – Видишь? Твоя фамилия.

– Он не читает по-арабски, – объяснил Абу Шариф и обернулся к Маркусу: – Это ваша семейная могила. В ней всегда было место для твоего отца.

Он окликнул человека с ломом. Тут не было ни земли, ни лопат, ни травы, которую потребовалось бы выкорчевать. Мужчины просто отвалили с большого ящика тяжелую каменную крышку; Маркус, отдуваясь и обливаясь потом, помог сдвинуть ее в сторону. В воздух поднялось огромное облако пыли, словно в нем заклубилась сама смерть. Гроб просунули в отверстие и опустили в яму. Священник пел, люди крестились. На ящик снова надвинули крышку, священник окропил запечатанную гробницу елеем. Один из мужчин опустился на колени и вывел мелом: «Башир ас-Саламе, Абу Маркус».

– Завтра найду человека сделать гравировку, – заверила Рита.

И все закончилось.

Голова болела, сердце колотилось в груди, но Маркус испытал удовлетворение. Он вернул баба́ в Палестину, если не при жизни, то после смерти.

– Алла йархамо, – говорили люди, торжественно пожимая ему руку перед тем, как выйти с кладбища. – Хорошо, что ты привез его домой.

Некоторые обращались к нему «Абу Башир» – будь он по-настоящему послушным сыном, так бы его и звали. Однако, глядя на каменную гробницу, Маркус понимал: даже если бы у него и был сын, он ни за что не дал бы ему имя в честь своего злого несчастного отца.