Позади вас – море

Только рано утром ему вместе с телом позволили въехать в Израиль.

– Теперь можем поставить вам печать о въезде, – сказал ему солдат.

Свеженький такой, явно хорошо выспался и успел побриться.

У Маркуса лицо зудело от щетины. А спина разболелась от сидения в неудобном кресле.

Он молча забрал у охраны документы.

– Наверно, не очень удобно было спать, – усмехнулся пацан.

– Я не спал, – спокойно ответил Маркус. – Как вам прекрасно известно.

– Совсем? – уточнил парень.

Маркус вздохнул. Он не за себя волновался, а за баба́, боялся, что тело растает в жарком помещении. Отец умер уже шесть дней назад. Бальзамирование могло отсрочить неизбежное лишь на время. И даже гроб не откроешь, чтобы проверить, все ли в порядке, его перед поездкой накрепко запечатали. Старик не разговаривал с Маркусом пять лет. А теперь он не спит из страха, что не сможет выполнить свой ваджиб и что его несчастный отец, не видавший Палестину более пятидесяти лет, разложится, не успев вернуться домой.

Пацан все ухмылялся, и Маркус смерил его взглядом.

– Мне доводилось не спать по нескольку суток. Ваш теплый прием меня не задел.

Солдат вспыхнул и выпрямился, потом схватился за автомат, но Маркус лишь усмехнулся. Может принимать грозный вид сколько угодно, он-то видит, что оружие на предохранителе.

Выходя из аэропорта, он включил телефон и отправил сообщение Рите.

«Посылаю такси, – ответила она. – Альхамдулилля а-саляматак». Слава богу, добрался благополучно.

«Адрес у него есть?» – устало набрал Маркус.

«У нас тут нет адресов, – коротко ответила она. – Я велела ему привезти вас к Дар Саламе».

Въезжать в Израиль позволяли далеко не всем таксистам, Маркусу сказали, ему крупно повезло, что у Абу Шарифа есть разрешение и в его грузовик влезет гроб. Он был другом чьего-то сына и согласился выстоять необходимое время на всех КПП.

Первое, что Абу Шариф, мужчина с толстой бычьей шеей, сказал Маркусу в аэропорту, – это «Салямит расак» в связи со смертью его отца. Второе, что у него забавный арабский.

– Говоришь, как мой дедушка, – засмеялся он.

– Как это? – У Маркуса от усталости раскалывалась голова.

– Некоторые словечки сейчас используют только старики.

Что ж, неудивительно. По-арабски он говорил только с родителями. Со старшими родственниками. А прочесть не мог ни слова, только нацарапать свое имя, по памяти воспроизводя крючки и скобочки. Син, последняя буква, словно обнимала все остальные.

– Знаешь Риту? – спросил Маркус Абу Шарифа.

– Хабиби, Риту все знают.

– Поможешь мне найти ее там, на месте? Она вроде должна подсобить с организацией.

– Она сама тебя найдет. Не бери в голову.

Маркус устроился на сиденье и, временами отрубаясь от усталости, стал смотреть, как за окном проплывают зеленые холмы и коричневая дорога. Когда он просыпался, Абу Шариф гладил его по плечу и приговаривал:

– Спи, брат. Знаю, тебе нелегко пришлось. Спи. Все хорошо.

* * *

Она, словно генерал, стояла у входа в дом, на взгляд Маркуса, больше похожий на крепость. Он раз видел его на фотографии – черно-белом снимке, где подросток-бабá с прической, как у Траволты, ухмыляясь, сидел на каменном выступе с матерью, братьями и сестрами. Долговязый загорелый бабá был одет в поношенный светлый костюм. Радостно улыбался, демонстрируя белые зубы, а толстые брови сердито хмурил.

И все же он улыбался; получалось, когда-то давным-давно, в далекой-далекой стране, он был счастлив.

Грузовик осторожно подползал к стройной молодой женщине. Маркус же отчего-то вдруг разозлился на то, как неудачно сложилась отцовская жизнь. Все свои мечты – а они ведь наверняка у него были – старик растратил на ярость по самым дурацким поводам: дети слишком громко играют в «Саймон говорит», еда подгорела, неожиданно принесли новый счет.

Маркус сообразил, что место на кладбище рядом с матерью останется пустым.

А потом решил, что там похоронят его. Пускай это будет его место. Надо, как бабá, сообщить всем, что он завещает похоронить себя там.

– Йа хелля, ситт Рита. – Абу Шариф поздоровался с женщиной и стал парковаться.

Маркус попытался выбросить из головы мрачные мысли.

Руки у него дрожали. Не только от усталости. Он стал разглядывать женщину – та все стояла на том же месте и набирала что-то в телефоне.

Маленького роста, вся в черном, с перекинутой через плечо растрепанной косой, большими глазами, гладким круглым лицом. Симпатичная, отметил Маркус и тут же сообразил, что вид у женщины раздраженный. Можно даже сказать, сердитый. Надо же, столько ярости в таком крошечном существе!

– Я Рита, – оторвавшись от телефона и подходя к грузовику, произнесла она на хорошем английском. – Буду помогать священнику все подготовить.

Она заговорила через окно с Абу Шарифом, объясняя, что тело нужно отвезти прямо в церковь.

Пока они разговаривали, Маркус достал кошелек.

– У меня только американские доллары, – сказал он водителю по-арабски.

Мужчина отмахнулся.

– Не думай об этом. Сейчас время скорби.