Поздняя греческая проза

...Словно одержимые, они[16] старались опередить друг друга и считали, что докажут свою отвагу и мудрость, если не окажутся среди последних, — так торопились осажденные убить своих жен, детей и самих себя. И когда они приступили к делу, не ослаб их дух, как можно было бы подумать, — незыблемо держались они своего решения... Никто из них не лишился чувства родственной привязанности и любви, но одна мысль владела ими: так будет лучше всего для их любимых. Они обнимали и ласкали жен своих, брали на руки детей, со слезами осыпали их последними поцелуями и в то же время, словно действуя чужими руками, исполняли свое решение. Принужденные убивать, они утешались, думая о том, какие бедствия пришлось бы всем им претерпеть от врагов. Не нашлось ни одного, кто отступил бы в столь страшном деле, — все лишали жизни самых своих близких одного за другим. Поистине несчастна была их судьба, если убить собственной рукой жен и детей им казалось наименьшим злом! А затем, не в силах глядеть на страшное дело рук своих и считая преступлением перед убитыми хоть на миг пережить их, они тут же свалили в одну кучу все имущество, подожгли его и избрали по жребию десятерых из своей среды, чтобы те закололи всех остальных. Затем каждый ложился рядом с женой и детьми и, обняв их, подставлял горло под верные удары товарищей, исполнявших свою горестную обязанность. И те, без содрогания убив всех их, на том же условии метали жребий между собой, чтобы кто-нибудь один лишил жизни остальных девятерых, а вслед за ними поразил и самого себя. Такова была их вера друг в друга, и они знали, что ни один не уступит другому в стойкости, придется ли самому исполнить решение или подчиниться ему. И вот девять человек подставили горло под удары, а последний осмотрел многочисленные тела павших — он хотел удостовериться, не уцелел ли среди, этого всеобщего избиения кто-нибудь, кому нужна его рука. Видя, что все мертвы, он поджег дворец, собрал все силы, по рукоять вонзил в себя меч и пал возле своих родных. И умерли они, веря, что не осталось среди них ни одной живой души, которую могли бы поработить римляне. Между тем, когда всеми овладела жажда убийства, некая старая женщина, а с ней одна родственница Елеазара, отличавшаяся среди большинства соотечественниц своим умом и образованием, укрылись вместе с пятью детьми в подземных каналах, несущих питьевую воду.

Всего же погибло тогда вместе с женщинами и детьми девятьсот шестьдесят человек. И совершилось это бедствие в пятнадцатый день месяца Ксантика.

Римляне, ждавшие еще сражения, приготовились на заре к бою и, перекинув с насыпей мостки, вторглись в крепость. И не видя там никого из врагов, они не могли понять, что произошло — повсюду царило жуткое одиночество, пламя бушевало внутри и стояло молчание. Наконец, чтобы вызвать кого-нибудь из крепости, они издали клич, как делали это при стрельбе. Крик их услышали женщины и, выбравшись из-под земли, рассказали римлянам о случившемся. А одна из них при этом в точности поведала обо всем, что говорили осажденные и каким образом все произошло. С сомнением слушали ее римляне, не веря в возможность столь великого подвига. Постаравшись погасить пожар, они быстро проложили себе дорогу через огонь и проникли во дворец. И когда они натолкнулись здесь на груду убитых, то не стали радоваться гибели врагов. В изумление повергла их столь благородная решимость и то презрение к смерти, с которым множество людей бестрепетно исполнило свой замысел.

Иудейские древности

II, 2-6 [Иосиф и его братья]

2. Мало кто достиг такого благополучия, какое выпало на долю Иакова[17], ибо богатством он превосходил жителей своей страны, а достоинства его детей принесли ему славу и сделали предметом зависти. Всем наделены были дети его — они и умелыми руками обладали, и стойко переносили тяжкие труды, и отличались остротой разума. И так покровительствовал господь Иакову, так заботился о его счастье, что даже кажущиеся невзгоды его обратились в великие блага и благодаря ему и родившимся от него предки наши вышли из Египта[18]. Вот как это совершилось.

Больше, всех среди своих сыновей любил Иаков Иосифа, которого родила ему Рахиль; он любил его за то, что, отличаясь рассудительностью, тот был наделен красотой тела и благородством души. Эта отцовская привязанность, а также предвещавшие благополучие сны Иосифа, о которых он рассказывал отцу и братьям, возбудили в них зависть и ненависть — ведь даже счастью самых близких склонны завидовать люди. Сны же, которые видел Иосиф, были таковы.