Поздняя греческая проза

Он говорил, что дорога в Аид легка, потому что на нее вступают с закрытыми глазами. Алкивиада он порицал за то, что когда он был мальчиком, ради него мужья бросали жен, когда был юношей — жены бросали мужей. В ^бытность свою на Родосе он учил философии афинян, приезжавших туда учиться риторике; на вопрос, почему он это делает, он сказал: — Как я могу продавать ячмень, если привез пшеницу?

Он говорил, что если бы Данаиды носили воду не в продырявленных, а в целых сосудах, это было бы им более тяжким наказанием. Когда один болтун просил его помочь ему на суде, он сказал: — Я исполню твою просьбу, если ты защитников пришлешь, а сам не придешь. — Однажды он плыл по морю вместе с дурными людьми и попал вместе с ними в плен к пиратам. Спутники стали плакаться: — Мы погибли, если нас узнают. — А я погиб, если меня не узнают, — сказал Бион. В самомнении он видел помеху успеху. Про богатого скупца он сказал: — Не он владеет богатством, а оно им. — Он говорил, что скупцы так заботятся о богатстве, словно оно их собственное, но так мало им пользуются, словно оно чужое. В молодости, говорил он, надо отличаться храбростью, а в старости — блистать умом. Разум, по его словам, настолько превосходит остальные добродетели, насколько зрение — остальные чувства. Он говорил, что не следует бранить старость: ведь мы и сами были бы рады дожить до старости. Увидев завистника мрачным, он сказал ему: — Не знаю, то ли с тобой случилось что-нибудь плохое, то ли с другим — хорошее. — Безродность он считал плохой подругой свободоречию:

Она и смельчака порабощает[588]

.

Друзей надо выбирать осмотрительно, чтобы не подумали, что мы общаемся с дурными людьми или отвергаем хороших.

Сначала он примыкал к Академии, хотя в это же время был слушателем Кратета. Затем он обратился к киническому образу жизни, надел плащ и взял посох: в самом деле, как было иначе достигнуть бесстрастия? Затем, послушав софистические речи Феодора Безбожника на всевозможные темы, он принял его учение. После этого он учился у перипатетика Феофраста. Был он любителем эффектов и умел поднять на смех что угодно, не жалея грубых слов. За то, что речь его была смешана из выражений разного стиля, Эратосфен, по преданию, сказал, что Бион первый нарядил философию в цветистое одеяние. Был он также мастером пародии; таковы его строки:

О нежнейший Архит, лирородный, блаженный во чванстве,
Ты, в мастерстве пререканий из всех искуснейший смертных!

Над музыкой и геометрией он постоянно подшучивал. Он любил роскошную жизнь, и поэтому часто переезжал из города в город, пускаясь иной раз даже на хитрости. Так, приехав на Родос, он уговорил матросов переодеться его учениками и следовать за ним; в их сопровождении он вошел в гимнасий и привлек к себе всеобщее внимание. У него был обычай усыновлять молодых людей, чтобы наслаждаться их любовью и пользоваться их помощью. Но больше всего он любил самого себя и постоянно твердил: — У друзей все общее! — Поэтому, хотя у него было много слушателей, никто не считает себя его учеником. Впрочем, некоторые переняли его бесстыдство: так, говорят, что один из его спутников, Бетион, сказал однажды Менедему:[589] — А я вот, Менедем, провожу с Бионом целые ночи и не вижу в этом ничего плохого.

В своих беседах с близкими ему людьми он высказывал много безбожных мыслей, заимствованных у Феодора. Однако потом, когда он заболел, — так рассказывают жители Халкиды[590], где он умер, — он дал надеть на себя амулеты и покаялся во всем, чем грешил перед богами. Ухаживать за ним было некому, и он сильно страдал, пока Антигон не прислал к нему двух рабов; и Фаворин[591] в "Разнообразных рассказах" сообщает, что его носили в носилках следом за царем. Так он и умер, и я написал о нем такие сатирические стихи: