Поздняя греческая проза

Итак, сопоставьте то мое письмо, которое я недавно вам послал, с этим и вникните в различие между ними. Какие похвалы я воздавал вам тогда! Теперь же, клянусь богами, хотя мне и следовало вас похвалить, я не могу этого сделать из-за ваших бесчинств. Народ, словно свора псов, дерзает растерзать человека! Он даже не стыдится простирать к богам руки, с которых еще каплет кровь! Правда, Георгий получил по заслугам.

И, может быть, он заслужил еще более суровую кару. Вы скажете, пожалуй, что он должен был пострадать за совершенное против вас, я с этим согласен. Но если вы скажете — от вашей руки, — то с этим я не соглашусь. Ведь у нас существуют законы, которые всем нам следует блюсти и глубоко чтить. Хотя и случается иногда, что кто-нибудь один нарушит закон, но вообще необходимо, чтобы законы существовали для всех, чтобы вы повиновались им и не преступали того, что издревле почитается справедливым.

Ваше счастье, мужи-александрийцы, что вы допустили провинность именно в мое правление — в правление того, кто из уважения к божеству и ради носившего одно со мной имя дяди, который правил Египтом и вашим городом, сохраняет к вам братское расположение.

Ибо присущая власти суровая и справедливая непреклонность не стерпела бы столь дерзновенного проступка народа, но жестокий недуг стала бы врачевать еще более жестокими средствами. Я же, по названным причинам, применяю более мягкое средство — убеждение и дружеское увещание. Им, я уверен, вы подчинитесь тем более охотно, что восходите, как мне известно, к древним эллинам и поныне еще сохраняете в своем характере и образе жизни славные и благородные черты этого доблестного происхождения.

Начертано моим гражданам александрийцам.

Письмо 18

Юлиан Гекеболу[666].

Пиндару Музы казались "серебряными" — он как бы сравнивает сияющую славу их искусства с блеском самого светлого вещества. Мудрый Гомер называет серебро лучезарным, воду же именует серебристой: ведь точь-в-точь как серебро сверкает она под лучами ясного солнца. А прекрасная Сафо называет серебряной луну и говорит, что именно поэтому луна затмевает все остальные светила.

Почему богам серебро угоднее золота, это, пожалуй, мог бы объяснить любой. И люди берут его в уплату охотнее: ведь оно чаще встречается у них, — не то что золото, которое либо таится в земле, либо избегает людских взоров; серебро же и на вид приятно, и в жизненном обиходе удобно. И это не мое собственное мнение, но мнение древних.

Если мы за посланную тобой золотую монету дадим в ответ серебряную, словно равную по достоинству, не сочти это воздаяние менее ценным и, не в пример Главку при обмене оружия, не подумай, что этот ответный дар стоит меньше[667]. Серебряное оружие даже Диомед не дал бы в обмен на золотое: ведь оно было гораздо полезнее, ибо могло, подобно свинцу, лучше отражать удары.

4. Впрочем, все это шутка, которую я позволяю себе на основании того, что ты мне пишешь, из искреннего к тебе расположения. Ты же, если пожелаешь отплатить нам подарком более драгоценным, чем золото, — пиши и делай это постоянно. Ведь для меня даже маленькое твое письмо, как говорится, желаннее многих благ.

Письмо 24

Юлиан общине евреев.

Крайне тяжело приходилось вам в прежние времена под ярмом рабства, когда вы должны были подчиняться обнародованным указам и вносить на этом основании в казну невероятное количество золота. Многое я видел своими глазами, но еще больше узнал, читая постановления, которые были направлены против вас; когда же собирались обложить вас новыми поборами, я воспрепятствовал этому, заставил прекратить постыдное надругательство и предал jovmo постановления, которые сохранялись против вас в моих ларцах, чтобы впредь никто не мог, ссылаясь на них, сеять слухи о вашем нечестии[668].

Конечно, в этих беззакониях по отношению к вам не столько повинен мой брат Констанций, достойный доброй памяти, сколько люди варварского образа мыслей, безбожники в душе, которые были его прихлебателями. Когда они попали в мои руки, я уничтожил их, приказав бросить в ров, чтобы даже памяти о том, как они погибли, не сохранилось.

Более того, желая явить вам свою благосклонность, я убедил брата Юла, патриарха, достойного всяческого уважения, наложить Запрет на послание, которое, как говорят, направлено против вас, и воспрепятствовать взысканию с вас таких огромных денег, чтобы в мое правление у вас не было ни малейшего повода к тревогам и чтобы вы, радуясь, с еще большим рвением возносили молитвы за мое правление величайшему из всех — богу-творцу, который удостоил увенчать меня своею чистой десницей.

Ведь обычно те, кого гложет какая-либо тревога, крайне боязливы в душе и не отваживаются простирать руки к небу, совершая моления; те же, кто совсем не ведает тревог, радуются всей душой и с большим усердием молят за свое государство всевышнего бога — того, кто может ниспослать нашему государству благоденствие, о коем мы совершаем моленья.