Поздняя греческая проза

Теперь же, мой дорогой, я приношу тебе свой малый дар, но, как говорит мудрый поэт Пиндар[682], дружеский дар из дома в дом радостен другу. Это письмо я писал наспех при светильнике. Поэтому, если я в чем-либо и погрешил в нем, не суди меня строго, как судит ритора ритор.

Письмо 48

Арсакию, жрецу Галатии .

По нашему мнению, эллинская вера еще не упрочилась да желанных пределов, и повинны в этом мы, ее приверженцы, ибо дары самих богов прекрасны и велики и далеко превосходят все наши желания и все наши надежды. Пусть же будет благосклонна к нашим словам Адрастея: ведь никто даже и не дерзал желать столь глубокой перемены в такой небольшой промежуток времени.

Но неужели мы думаем, что этого достаточно? Почему мы не обращаем внимания на то, что безбожное учение[683] так сильно укрепилось именно благодаря радушию к чужестранцам, заботе о погребении умерших и притворной святости жизни? Поистине я полагаю, что все это следует выказывать и нам. И недостаточно, чтобы лишь ты один отличался этими качествами — нет, этими качествами должны отличаться все наши жрецы, живущие в Галатии. То убеждая, то стыдя, внушай им благочестие или отрешай от жреческой должности, если они вместе с женами, детьми и слугами не обратят свои помыслы к почитанию богов, но будут терпеть нечестие своих слуг, сыновей или жен, которые предпочли безбожие.

Затем убеждай каждого жреца, чтобы он не посещал театра, не пил в харчевне и не занимался каким-либо искусством или ремеслом, пользующимся дурной славой. Тех, кто слушается тебя, цени, а тех, кто противится, изгони. Далее, в каждом городе учреди как можно больше странноприимных домов, чтобы чужестранцы пользовались нашими благодеяниями, и не только приверженцы нашей веры, но также и всякой другой, если он нуждается в деньгах.

О том, где ты сможешь получить в изобилии все необходимое, я уже подумал. Я повелел ежегодно раздавать по всей Галатии тридцать тысяч модиев пшеницы и шестьдесят тысяч секстариев вина; пятую часть всего этого я поручаю израсходовать на бедных, прислуживающих жрецам, остальное же следует разделить между чужестранцами и нищими. Поистине позорно, что наши от нас самих не получают никакой помощи, в то время как ни один иудей не просит подаяния, а нечестивые галилеяне[684] кормят не только своих, но также и наших.

Поэтому убеждай сторонников эллинской веры жертвовать на такое служение, а жителей сел — отдавать богам долю от своих плодов; приучи их к благотворительности и внушай им, что она с давних времен была нашим делом. Ведь и у Гомера Евмей говорит:

Если бы, друг, кто и хуже тебя посетил нас, мы долг свой,
Гостя почтить, сохранили бы свято — Зевес к нам приводит
Нищих и странников; дар и убогий Зевесу угоден[685]

.

Так не допустим же, чтобы другие, подражая лучшим из нас, похитили нашу славу, а мы сами из-за нашей нерадивости были посрамлены; и более того — чтобы мы перестали благоговейно чтить богов. Если я услышу, что ты заботишься обо всем этом, я преисполнюсь радости.

Наместников в их дворце ты навещай редко, но как можно чаще пиши к ним. Пусть ни один жрец не выходит им навстречу, когда они прибывают в город, но приветствует их только тогда, когда они направляются в храмы богов, и то — лишь в дверях храма.

Пусть ни один воин не входит в храм раньше наместника, по следовать за ним может кто угодно. Ибо, как только наместник переступает порог храма, он становится частным лицом. Сам ты, как тебе известно, — первое лицо внутри храма, ибо этого требует божественный закон. И те, кто повинуются тебе, поистине богобоязненны; те же, кто противятся, — пустые честолюбцы и преисполнены тщеславия.

Я готов оказывать помощь Пессинунту[686], если жители вновь Заслужат благоволение Матери богов; если же они будут пренебрегать ею, то не только заслужат порицание, но — скажу более резко — навлекут на себя нашу немилость:

...Неприлично
Нам под защиту свою принимать человека, который
Так очевидно бессмертным, блаженным богам ненавистен[687]

.

Итак, убеди их, если они хотят снискать мое расположение, всенародно вознести мольбы Матери богов.

Письмо 53

Георгию прокуратору.

Пусть и болтливая Эхо будет признана богиней, как ты предлагаешь, а если хочешь, — то и супругой Пана; я возражать не стану. Ибо хотя природа пытается убедить меня, что Эхо — не более как видимость отвечающего и отраженного голоса, который возник от колебания воздуха и возвращается к нашему слуху, все же я, убежденный словами древних и живущих теперь людей, а равно и твоими речами, склонен поверить, что Эхо — божество.