Поздняя греческая проза

Правильно это или нет, об этом я сейчас не говорю, я даже готов похвалить их за стремление к столь прекрасным вещам; но, разумеется, я восхвалял бы их еще больше, если бы они не обманывали самих себя и не изобличали себя во лжи, думая одно, а ученикам сообщая другое. Ведь Гомер, Гесиод, Демосфен, Геродот, Фукидид, Исократ, Лисий признавали богов источником всякого знания. Разве не считали они себя посвященными — одни Гермесу, а другие Музам? Поэтому мне кажется нелепым, что те, кто истолковывает их книги, бесчестят почитаемых ими богов. Но, считая это нелепым, я не приказываю, чтобы они ради своих учеников меняли убеждения; я лишь предлагаю им на выбор: либо не учить тому, что они считают недостойным уважения, либо, если они все-таки хотят заниматься обучением, пусть прежде всего убедят учеников в том, что ни Гомер, ни Гесиод и никто из тех, кого они, истолковывая, называют нечестивыми и безумными и кому они приписывают ошибки в суждениях о богах, на самом деле вовсе в этом не повинны. А в противном случае, если они кормятся творениями древних и берут плату за их истолкование, они выказывают себя крайне алчными и нечистоплотными, готовыми ради нескольких драхм взяться за что угодно.

До сей поры было много причин не посещать святилищ, и нависающий со всех сторон страх делал простительным сокрытие в тайне поистине правдивых суждений о богах[675]. Но теперь, когда боги даровали нам свободу, мне представляется нелепым, если люди обучают тому, что ими самими признается недостойным уважения. Ибо если они признают мудрыми тех, чьи творения они разъясняют и чьими признанными толкователями себя считают, пусть прежде всего научатся у них почтению к богам. Если же они полагают, будто древние мужи заблуждались, почитая богов, пусть идут в храмы галилеян и толкуют там Матфея и Луку[676], поверив которым вы решаете воздерживаться от жертвоприношений. Я желаю, чтобы и уши, и язык ваш, как сказали бы вы, вновь обратились к тому учению, которого я хотел бы всегда придерживаться, так же, как и все те, кто и в мыслях и в делах является моим другом.

Для наставников и учителей существует один общий закон. А если кто-нибудь из юношей хочет идти учиться, ему не надо препятствовать. Ведь было бы неразумно закрывать перед детьми, еще не знающими, куда идти, наилучший путь и вести их непременно по пути отцов, хотя бы они следовали по нему без всякой охоты и лишь под влиянием страха. Было бы, пожалуй, правильнее лечить заблуждающихся так же,, как лечат безумцев, даже против их воли. Однако, по-моему, всякий может заболеть этой болезнью, и я полагаю, что неразумных следует поучать, а не карать.

Письмо 45

Эвагрию .

Маленькое поместье из четырех полей в Вифинии, подаренное мне моей бабкой, я теперь дарю тебе в знак нашей дружбы. Поместье, правда не столь велико, чтобы его владелец мог счесть себя очень богатым и благоденствующим, однако, если я пере-числю по порядку все его достоинства, ты увидишь, что дар этот не совсем лишен прелести. Ведь ничто не мешает мне шутя поговорить с тобой, человеком большого обаяния и тонкого вкуса.

Поместьице отстоит от моря не больше чем на двадцать стадиев, но ни купец, ни моряк, люди болтливые и наглые, не досаждают тамошним обитателям своим появлением. Однако и благ Нерея[677] оно не совсем лишено: там всегда найдешь свежую и еще трепещущую рыбу, а если, выйдя из дома, ты поднимешься на какой-нибудь холм, то увидишь с него море — Пропонтиду, острова и город, носящий имя прославленного царя[678]. Оно не засорено ни водорослями, ни морским латуком, ни всем тем, что выбрасывают на песчаный берег волны, ни другими весьма неприятными предметами, которых вкратце и не перечислить, но изобилует тисом, тимьяном и душистыми травами. Когда, в глубокой тишине, ты погрузишься в книгу, а затем пожелаешь дать отдых утомленным глазам — пред тобой откроется очаровательный вид на море и корабли.

Когда я был еще совсем юным, это место казалось мне в летний зной самым привлекательным: ведь там есть и источники прекрасные, и купанье восхитительное, и сад, и древесные кущи. Да и став уже взрослым человеком, я все еще находился под обаянием этого старого обиталища; я часто бывал там, и каждая встреча с ним отражалась в моих сочинениях. Остался там и скромный памятник моих земледельческих занятий — небольшой виноградник, дающий вино благоуханное и приятное, которое не нуждается в том, чтобы время прибавило ему прелести: ты найдешь в нем и Диониса и Харит[679]. Виноградная гроздь, висит ли она на лозах, или выжимается в давильне, благоухает подобно розам, а молодое вино в сосудах — это, если кто-либо пожелает сослаться на Гомера[680], уже настоящий нектар. Почему же, спросишь ты, этих лоз осталось так мало? Почему они занимают всего несколько плетров? Потому, что я оказался нерадивым земледельцем. Ведь трезв мой кратер и очень нуждается в дарах нимф[681]. Поэтому я припас столько вина, сколько надо для меня и для моих друзей, — а потребности у этих людей скромные.