Поздняя греческая проза

Ему же.

Отец, я встретил людей Сима, по торговым делам направляющихся в ваши края, и решил поэтому рассказать тебе обо всем, что со мной случилось в Перинте. Созвездие Козлят скрывается теперь уже с вечера[149], и я посоветовал своим спутникам не спешить с отплытием, тем более что мы могли задержаться еще немного в Византии; они, однако, не послушались и осмеяли мое предчувствие, говоря, что я заразился от астролога Архедама страстью к астрологии. Я до поры до времени настаивал на своем, а затем, побежденный, уступил, отчасти потому, что и сам не был уверен в том, что я прав, отчасти из-за попутного ветра, который сулил благополучное плавание и позволял не верить моим предсказаниям. В начале пути, пока мы не достигли Селимбрии, я терпел непрерывные насмешки и искренне хотел, чтобы они были суждены мне до самого конца плавания, но когда мы удалились от Селимбрии на тридцать стадиев, нас настигла страшная буря. Мы долгое время нигде не могли причалить и были в очень бедственном положении; лишь завидев Перинт, мы устремились к нему изо всех сил, поскольку все мы были хорошими гребцами; однако паруса не могли противостоять такому ветру. С величайшими мучениями — я не стану тебе рассказывать все подробности — мы в полночь пристали к берегу и уснули. Однако здесь нас ожидала буря ничуть не легче морской. На перинтян в это время пошли войной фракийцы[150], о чем мы, хотя и пробыли целых двенадцать дней в Византии, ничего не знали; нападение варваров оказалось для нас, как всегда бывает, полной неожиданностью. Проснувшись, мы, как задумали, отправились осматривать город — я, Гераклид и благородный Агафон; из слуг нас сопровождали Бэтил, Подарк и смельчак Филон. Мы были безоружны. Каждый из слуг имел при себе короткий меч, а Филон сверх того еще копье. Отойдя немного от гавани, мы увидели неподалеку от города чей-то лагерь и, что было еще опаснее, трех всадников совсем рядом с собой. Филон, чтобы легче было бежать, отдал мне копье и кинулся к кораблю, а я, не надеясь оказаться быстрее коня, прикрыл руку плащом и, держа копье наготове, остался на месте. Так же поступили и слуги, а Гераклид и Агафон набрали камней и спрятались за нашими спинами. Фракийцы на скаку, не подъезжая к нам вплотную, метнули каждый по три копья; все они упали неподалеку от нас, и всадники, считая свое дело сделанным, повернули коней и поскакали к лагерю. Собрав их копья, мы вернулись на корабль, и, отвязав причалы, вышли в море. Теперь мы на Хиосе, и погода благоприятствует нам, вопреки всему продолжающим свой путь. Непременно скажи Архедаму, что ранний заход созвездия Козлят предвещает не только бури на море, но и гораздо более тяжелые беды на суше. Мои приключения дают тебе возможность пошутить с ним.

Письмо 5

Ему же.

Я прибыл в Афины и веду беседы с Платоном, учеником Сократа. Это муж во всех отношениях мудрый, и философию он для своих учеников не делает чуждой жизни, но равно пригодной и в практической деятельности и в созерцательном уединении. Ты писал мне о своем уважении к нему и о том, что твоя близость с Сократом будет мне на пользу. Знай же, что он уделяет внимание всем, даже тем, кто хоть один день общался с Сократом, и ни к кому не чувствует такого расположения, как к человеку, который способен наслаждаться его беседой. Поэтому я приложил все усилия, чтобы любовь Платона ко мне не уменьшалась, но стараюсь быть в числе тех, от которых, по его словам, он получает благодеяния и кому, если может, сам оказывает их. Ведь Платон утверждает, что делать других людей хорошими — не меньшее счастье, чем быть хорошим самому. Он охотно приносит пользу людям, способным ее ценить, и считает, что сам получает не меньше пользы от тех, кто может ее принести.

Письмо 6

Ему же.

Федим привез мне горшок вяленой рыбы, пять амфор меда, двадцать кувшинов миртового вина и сверх того три таланта серебра. Я ценю его верность и узнаю в этом твою, отец, заботу. Мне хочется, чтобы при случае ты прислал первинок с моей родины; я смог бы порадовать ими всех своих друзей, а также завлечь в ловушку не принимающего никаких даров Платона. А к деньгам у меня нет никакого тяготения, в особенности здесь, в Афинах, пока я наслаждаюсь беседами с Платоном; пожалуй, не стоило плыть в Элладу с целью стать менее корыстолюбивым, если корыстолюбие будет приплывать ко мне из Понта. Ты доставишь мне больше радости, если пришлешь напоминание о родине, а не о богатстве.

Письмо 7

Ему же.