Пожалейте читателя. Как писать хорошо

Из-за этих приемчиков – и из-за общей «хорошей читаемости» – критики иногда недооценивают произведения Воннегута. Да и обычные читатели тоже. Некоторые говорят, что читали Воннегута только в старших классах или в колледже, словно лишь в эту пору жизни его можно принимать всерьез. Отвечая одному из литературных критиков, Джон Ирвинг замечал в New Republic, что «ясность Воннегута – плод тяжелого и отважного труда», разбивая в пух и прах абсурдное представление: «Если литературное произведение мучительно изломано и требует жутких усилий для своего прочтения, то оно наверняка являет собой нечто серьезное»[536].

Игровой подход Воннегута к тексту может создать у читателя ощущение, что К. В. небрежно относится к грамматике и пунктуации. Не далее как на прошлой неделе один аспирант Колумбийского университета в разговоре со мной занял именно такую позицию. Вовсе нет. Воннегут. Отлично. Владеет. И тем. И другим.

Он мог так развлекаться в своих текстах именно благодаря тому, что великолепно овладел механикой и архитектурой языка (и писательства как такового). Свобода дурачиться проистекает именно из мастерства.

~

Барри Каплан, один из айовских студентов Воннегута, как-то раз принес ему трехстраничный рассказ из одного-единственного предложения, «представлявшего собой, по сути, математическую формулу из области теории вероятностей. Воннегут спросил, не специализировался ли я на математике. Я ответил, что сам выдумал эту формулу: мне просто хотелось узнать, насколько длинное предложение я сумею написать – так, чтобы оно сохраняло смысл с точки зрения грамматики. Воннегуту это понравилось».

~

Об эффективности воннегутовского членения текста на абзацы можно написать целую научную работу. Скорее всего, кто-то уже это проделал.

«Переход на красную строку» зрительно занимает немного места, но именно его достаточно, чтобы взгляд и мозг читателя сделали небольшую паузу. Благодаря этому подчеркивается последняя фраза предыдущего абзаца и первое предложение нового. Вот пример из романа «Фокус-покус»:

В папке хранились рапорты частного детектива, которого Уайлдер нанял следить за моей личной жизнью. ‹…› Он не пропустил ничего из наших с Зузу выходок за весь второй семестр. Только 1 эпизод он истолковал неправильно: когда я поднялся на чердак конюшни, где покоились Лютцевы колокола до постройки башни и где 2 года назад был распят Текс Джонсон. Я пошел туда с теткой студента. Она хотела посмотреть на старинные соединения балок с центральным брусом – по профессии она была архитектор. Оперативник решил, что мы с ней занимались там любовью. Ничего подобного.

Любовью мы занимались поближе к вечеру, в каптерке при конюшне, в тени Мушкет-горы на закате[537].

~

Воннегут объясняет неожиданное обаяние главы о гармониумах в «Сиренах Титана», рассуждая о темпе и ритме повествования. В интервью Джону Кейси он говорит, что эти существа помогали «ненадолго ослабить общую мрачность» книги и что он «частенько думал обо всяких таких штуках», и добавляет:

А теперь я уже думаю не таким манером. Когда-то я был очень серьезный писатель-студент, у меня имелся наставник – Кеннет Литтауэр, старомодный журнальный редактор, очаровательный пожилой джентльмен. И мы с ним часто обсуждали такие вещи: после мрачных кусков надо поставить один более легкомысленный… использовать фразы с короткими словами, когда герои куда-то бегут, а когда они спят – длинные предложения с длинными словами. Всё это верно – всё, чему я научился от Литтауэра насчет ритма, той точки, с которой описывается происходящее, и всего прочего, что обсуждают в «Райтерс дайджесте» [Writer’s Digest], это вполне почтенные вещи, их полезно знать[538].