Пожар Латинского проспекта

Он ушёл, а я остался у трапа. Добросовестно стараясь не прокараулить момент — если это так важно! И вдруг на судах, стоящих в торговом порту, стали один за другим подниматься российские флаги на кормовом флагштоке. Помаявшись с ноющим сердцем (верно, дубина, ты чего-то недопонял!), я, наконец, решился на подъём флага на нашей корме. И только успел вернуться на трап, как снизу уже громыхал вот такой же суровый капитан, по злому року ковылявший мимо на службу:

— А ну, позвать сюда вахтенного штурмана!..

В то злосчастное утро я и уяснил: на «торгашах» флаг поднимается ровно в восемь утра и опускается с заходом солнца, а на «рыбаках» — с рассветом, и опускается также — по закату.

Зачем такой кавардак? Чтоб враг, наверное, не догадался, зачем ещё?!

Но почему такой на флоте кавардак?

С рассветом поднимает флаг «рыбак».

«Торгаш» с восьми утра взвевает стяг:

Гаврила мозг напряг —

Запоминать старался!

Но, получилось, он опять дурак!

Ведь штурман назидал и эдак, да и так:

«Как солнышко взойдёт — тогда поднимешь флаг!»

Зачем бардак?

                Чтоб враг

                Никак

                Не догадался!

Да, было около восьми утра, досточтимый читатель. Не помню, конечно, какого числа, но весеннего месяца апреля. И в белом плаще, хоть и без кровавого подбоя, развальной морской походкой явился я в том году к Татьяне:

— Я тогда подумала: ну вот же он — принц! На белом коне.

И повесть в том году напечатали. Которую лихо и написал я на том самом, с торопыжным флагштоком, судне…

А он говорит: «Забудьте»!

* * *

— В первый раз, вообще, сколько я помню, — говорила методист в своём кабинете, — Сергеевич кого-то похвалил. «Хорошо, — говорит, — эта группа подготовилась». Но вам, Жеребцов, для получения международного сертификата нужно ещё отучиться на спасательные средства и на вахтенного матроса — это вместе десять дней обучения.

Ёлки-палки!

— А стоит сколько?

— Две двести — вахтенный матрос и три четыреста — шлюпки.

Ёшкин кот — вот этого я не рассчитал!

* * *

— Слава, ну чё там у тебя — с работой?

— Да пока нет ничего. Мёртвый, до весны, сезон. Детский садик, вот, уже заканчиваем, но там своим — которые все с «Клевера», — уже работы нет. Подожди вот чуть-чуть: пару, может быть, дней — что-то сейчас должно появиться!

— М-мда!.. Надо, наверное, на пока работу какую-то искать: с документами затягивается.

— Слушай, ну, книжку попиши — два дня подождать: будет у нас работа для тебя!

Славный всё-таки парень Слава: не из-за работы — из-за «книжки»!..

* * *

— Мне, честно, всё не верится, что это ты написал! — хитро щурясь, говорил Слава ещё там — на Ушакова.

— А кто, по-твоему?

— Не знаю. Кто-то, может, тебе рассказывал когда-то, а ты…

— Его грохнул и рассказы присвоил, да?

Слава смеялся. Вполне логично! Во всяком случае, более, для Славы, правдоподобно.

Потом он как-то раз распекал меня, когда накануне набрался я, как поросёнок:

— Я всем своим говорю: «Какой строитель у нас появился: книжки пишет!» Вот, вчера бы они подъехали, глянули, сказали бы: «Чё ты гонишь? Какие, на хрен, книжки?!»

Слава был единственным, с кем я по-настоящему сошёлся на Ушакова — больше не с кем было. Правда, ушёл он оттуда очень скоро. Не оставив надежды вытащить с Ушакова и меня.

— Уходи оттуда, — не оставлял повторять он. — Тебе надо с нами работать! Вернёшь ты свои деньги, и быстро вернёшь!

Конечно, не был я наивен насчёт денег, а Гриша и в отношении работы «под Славой» сомневался:

— Зачем тебе с ними работать? Совершенно разный у вас уровень. Тебе одному работать надо!

Гриша мне твердил своё, но то же: «Заканчивай, Лёха! Заканчивай скорей, и уходи!»

И вот за две, буквально, недели до окончания ушаковской эпопеи Слава позвонил мне:

— Слушай, мне сейчас звонил Гриша — минут сорок, наверное, выговаривался. Правда, очень он просил тебе ни в коем случае ничего не говорить, так что — не подставляй меня! В общем, он сказал: «Забирай Лёху! Забирай любым путём! Выдёргивай, как можешь! Здесь такие люди, что и пять шкур сдерут, и будут ещё недовольны, что так медленно нарастает!»

Слава блефовал! Гриша — Гриша! — который «пас» меня чуть не ежечасно, чтобы доделал я, наконец, последние метры палубы, завершив огромную эту работу, мог, позвонив Славе, нести такую чушь?.. Он что — самоубийца?!.

Слава блефовал. Зачем?..

Причина стала ясна через несколько дней. Когда позвонил друг, сказал, что мне надо приехать на Емельянова, посмотреть — что там можно сделать.

Тут-то я уже понял: плохи его дела!

Но увидеть такого, что представилось моему взору по приезде, я не ожидал!

То было убийство камня — самое настоящее! Громождение его на отмостке дома, дорожках, и въезде в гараж напоминало скорее затор ледяных глыб в весенний ледоход. Швы между камнями «плясали» толщиной до пяти сантиметров, а где-то камни сходились вплотную.

Был у меня один знакомый плиточник, он справедливо, в общем, говорил: «Плитку на пол надо выкладывать так, чтоб только люди не спотыкались». Но здесь и этого не получалось!

Никак…

А камень, сам по себе, был красивый! Жёлтый песчаник с красно-коричневыми полосами — разводами: «Тигровый песчаник». Дорогущий!